Золотая кровь - Люциус Шепард

– Какой красавец! – сказала Александра вслед коню, который, вращая глазами и косясь на них, рысью ускакал прочь.

Шкура его лоснилась, будто намасленная. В отблесках слабого света было видно, как играют его мускулы. Это мчалось совершенство силы и сексуальной мощи, живая машина из крови и костей под шелковистыми покровами. Когда он встал вдалеке как вкопанный, на фоне поднимавшейся вверх равнины, можно было принять его за символическое изображение на белом мраморе.

– Откуда он здесь? – удивилась Александра.

Бехайм ответил:

– Может быть, это и не конь вовсе.

– А кто же?

– Ну, например, старина Костолец. Или какой-нибудь его недруг, на которого он наслал проклятье. Тут ведь можно ожидать чего угодно.

Но жеребец вел себя совсем как настоящий: не давал им подойти поближе и коснуться себя, чуял, что они чужие, при всякой их попытке приблизиться шарахался в диком страхе, тихо ржал и отбегал. Может быть, как и смерть парня от рук Костолеца, это своего рода урок, устроенный им здесь, чтобы напомнить о неестественности их жизни, об их хищнической природе и тем самым разрушить любые иллюзии их человечности, которые они еще могли бы питать? По крайней мере, на Александру это, кажется, подействовало именно так. Она замкнулась, притихла, а когда Бехайм попробовал ее поцеловать, положил руки ей на талию, приблизил губы к ее губам, она было отозвалась, но тут же выскользнула из его объятий и сказала, что больше не знает, что ей нужно.

В других помещениях верхних этажей, как и в пещере с мраморной равниной, тоже оказались свои постоянные обитатели, как будто их присутствие там было задумано архитектором или словно их там нарочно выставили. В одной зале они наткнулись на жалкого старикашку, прикованного цепями к стене; вокруг него валялись куски мяса с хрящами и кучки фекалий. Стоило им подойти к нему ближе чем на три метра, старик затягивал развеселую бессмысленную песенку, но как только они отходили дальше трехметровой черты, он резко замолкал, словно на этой границе срабатывало какое-то сигнальное устройство. В соседней комнате, пристально глядя на них и часто дыша, их встретил черный английский дог, на шее у которого висел медальон из червонного золота. Пройдя в следующую палату, они увидели льва, спящего под розовым кустом с лепестками из зеленого стекла и цветами, вырезанными из сердолика. В помещении с длинным прямоугольным бассейном, наполненным прозрачной водой, и со стенной росписью, изображающей бледно-лиловые небеса, далекие пики заснеженных гор и изящные здания с дорическими колоннами и перистилями, три красавицы так увлеклись лесбийскими утехами, что Бехайму даже криками не удалось привлечь их внимание. В маленькой часовне, потолок которой был украшен фресками в стиле Микеланджело, а может быть, и его кисти, привязанный к кресту бородач монотонно бубнил что-то на языке, в котором Александра узнала древнееврейский. Время от времени бедняга разражался хохотом. В бывшем птичнике, заваленном порванными сетками, ржавыми клетками и запачканном птичьим клеем, несметные полчища жуков-могильщиков лакомились трупом огромного животного, назвать вид которого было невозможно. В комнате, стены и потолок которой были обтянуты черным шелком, на черной кровати под балдахином лежала голая безобразно толстая женщина и развлекалась игрой, фишками в которой служили мелкие кости с изощренной серебряной инкрустацией. Ее противником был смуглый тощий мужчина ростом не выше полуметра – он сидел на краю кровати и почти все время в ужасе таращился на свору тявкающих белых собачонок, стоявших на задних лапах, а передними цеплявшихся за покрывало, пытаясь добраться до него.

По словам Александры, таких комнат были десятки, а то и сотни. Бехайму хотелось осмотреть их все, найти то, что прольет свет на пока незнакомые грани характера Патриарха и таким образом поможет ему лучше понять Семью. Но времени было в обрез, и они прошли мимо этих помещений туда, где, по мнению Александры, должен был находиться Миколас де Чег, младший брат Буки де Чега, патриарха этой ветви. Валеа и де Чеги враждовали друг с другом, и ей не очень хотелось встречаться с Миколасом – не потому, что она боялась его (говорила, что не боится), а потому, что не хотела обострять междоусобицу.

– Не поддавайтесь на провокации – он попытается разозлить вас, – предупредила она. – Иначе вам не удастся ничего узнать.

Слышав о репутации де Чегов, Бехайм и сам не очень-то горел желанием побеседовать с Миколасом, но если он пройдет это испытание, худшее будет позади. И он отправился на эту встречу если не с уверенностью, то, во всяком случае, с надеждой.

С серой поверхности одной из стен длинного и узкого помещения, в котором они нашли Миколаса, между высоких окон-щелей свисали полосы отставших обоев. За стеклом каждого из окон были установлены мощные фонари, лившие на грубый деревянный пол потоки мертвенно-белого фальшивого солнечного света. Как бывает в домах зимой, такое освещение лишь подчеркивало общую картину упадка, усиливало ощущение заброшенности этого нежилого пространства. Под одним из окон, в дальнем от двери углу, сидели трое детей – два мальчика и девочка, одетые в лохмотья, все с грязными белокурыми волосами, безразличные и бледные. Всем троим было лет по одиннадцать-двенадцать, у всех пустые глаза. Рядом с ними одиноко стоял стул с прямой спинкой, на него кучей была брошена одежда и полотенце.

Остальные стены тоже были серые, с отставшими обоями, но окон здесь не было. Вместо них на вбитых колышках висела уйма разного оружия: мечи, хлысты, булавы, копья, кинжалы. В центре комнаты стоял черный столб с двумя кнопками, упиравшийся в белую металлическую коробку на потолке, рядом со столбом – манекен размером с человека, из бледного крупноволокнистого дерева, к руке его прикреплена болтами сабля. Овальная вытянутая голова без лица, заостренная сверху и снизу, какая-то насекомообразная, сидит на тоненькой шее. Туловище покрыто царапинами и зазубринами, на груди нарисовано красное сердце. От конечностей идут провода к сложному переплетению кабелей и шнуров, сходящихся в коробке под потолком, что, очевидно, позволяет манекену передвигаться по комнате в любую, даже самую дальнюю ее точку. Миколас нападал, манекен отражал его удары и переходил в контрнаступление, на вид неуклюже, подергиваясь, но достигая цели. Глядя на эту сцену из дверей, рассматривая провода и коробку, Бехайм так и не смог понять принцип работы механизма. Он пришел к заключению, что в металлической коробке, должно быть, находится устройство, преобразующее выпады и защитные движения Миколаса в ответные действия манекена. Но такая машина должна быть неимоверно сложной, и он даже представить себе не мог, на чем основана ее конструкция.

Миколас был низкоросл, плотен, на вид лет двадцати пяти. Руки кузнеца и звероподобное лицо с квадратной челюстью, щеки покрыты густой темной щетиной. Его черные, по-монашески подстриженные волосы спрятаны под металлическим шлемом с шипами. На нем была жакетка с защитной подкладкой, на ногах краги. Замахиваясь мечом, он всякий раз всхрюкивал. По раскрасневшемуся лицу градом катился пот. Обегая манекен, он наверняка заметил Бехайма и Александру, стоявших в дверях, но в напряженной сосредоточенности не мог позволить себе оторваться от своего безмозглого противника. Он не обращал на них внимания до тех пор, пока Александра, потеряв терпение, не позвала его по имени. Он бросил взгляд в их сторону, метнулся вбок, чтобы увернуться от сабли манекена, рубанувшего сплеча, получил скользящий удар по шлему и пошатнулся. Он прыгнул к столбу, нажал на верхнюю кнопку, и манекен безвольно осел, скрючившись всеми своими составными частями.