Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

в первый раз. Давать им велик не хотелось, он их не знал, «Орлёнок» был им явно маловат, да и он уже домой собирался.

– А сколько сейчас времени. Мне домой надо. Может завтра?

– Да, ладно. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Сейчас ещё восьми нет. Мы быстро.

– Ну ладно. Три круга вокруг двора, не больше, пожалуйста осторожно…

Саша с тоской подумал, что велосипед он даёт им зря, но как не дать. Ребят было двое. Один уселся в седло, другой на раму. Саше показалось, что под их весом бедный велик просел. Они что-то смеясь, проорали и выехали со двора на бульвар.

– Куда вы? Вернитесь, эй… Мы так не договаривались…

Саша присел на лавочку и стал ждать, надеясь, что всё будет хорошо, но уже заранее зная, что ничего хорошего не будет, наоборот, всё будет плохо. Он ждал до половины девятого, других детей матери позвали в форточку домой, но его мама не могла так делать, их окна выходили не во двор, а на бульвар. Домой он вернулся с опозданием, без велосипеда. Когда он вошёл в комнату, ужин был в разгаре, его не стали ждать нарочно. На столе стояла сковородка с котлетами и картошкой, открытая банка килек и, наполовину уже выпитая, бутылка водки. Саша видел, что все были в благодушном настроении. Отец выразительно посмотрел на часы:

– Не можешь вовремя прийти, разгильдяй? Ты будешь солдатом, а там в армии дисциплина прежде всего. Надо бы тебя наказать, так ты никогда к порядку не приучишься. Да ладно уж, садись ужинать. Как покатался?

– Пап, у меня велосипед украли.

– Что? Что ты сказал, повтори.

Голос отца сразу взвился на самые высокие ноты. Он вскочил из-за стола, лицо его моментально побагровело, ноздри раздулись, кулаки сжались. Саша втянул голову в плечи и немедленно начал плакать, размазывая по лицу слёзы.

– Ты мне тут ещё и нюни распускаешь. Говори мне правду, как украли! Говори!

– Большие мальчики подошли, попросили покататься.

– И ты дал? Дал свою вещь? Зачем? Зачем, я тебя спрашиваю.

– Не знаю. Что я мог сделать? Как я мог не дать?

– Как ты мог не дать? Очень просто. Не давал бы и всё, защищался. Что ты за мужик после этого? Как ты жить будешь? Трус! Где теперь велосипед? Я в выходные на работу выходил, чтобы его тебе купить. Ты же ничего, тварь, не ценишь. Ты сам ещё копейки своей не заработал. Я горбатился. Это всё мать: «сыночка наш велосипедик новый хочет…» Я её послушал, дуру. Да будьте вы все неладны.

Саша держался от отца подальше, знал, что он теперь долго будет кричать, размахивая руками и брызгая слюной, но отец неожиданно открыл дверь в коридор.

– Ладно, пойдем твой велосипед искать. Вот дал же бог сына мне недоделанного.

Они вышли на улицу, прошли за гаражи и сразу велосипед нашли. Он валялся в кустах чахлой акации, руль был вывернут, заднее колесо покосилось и на нём не хватало нескольких спиц, цепь совсем соскочила и валялась рядом. Было даже непонятно, как можно так искорёжить велосипед, разве что специально. Скорее всего хулиганы испортили «Орлёнка» нарочно, просто так, привычно злясь на весь мир. Отец подхватил машину и не оглядываясь пошёл к подъезду. Саша понурясь последовал за ним. «Бить будет, – тоскливо думал он, мать вмешается и ей попадёт. Сестра с бабушкой будут сидеть на кухне». Саша знал, что так будет и уговаривал себя не орать и не плакать. Мама ему всегда говорила, что надо терпеть, чтобы было тихо, иначе соседи могут в милицию позвонить, и у папы будут неприятности, а это, мол, наше семейное дело, мы сами разберемся. «Пожалуйста, сынок, ты понял? Папа тебе только добра желает, хочет из тебя человека воспитать. Мне не доверяет, говорит, что я из тебя лапшу воспитываю. Ладно, сынок?» Саша обещал, старался плакать и просить прощения совсем тихонько, но не всегда ему это удавалось. Отец подозрительно не взялся сразу за ремень, и Саша уже совсем было решил, что пронесёт, но внезапно отец подошёл к нему вплотную. Саша сжался, в лицо ему пахнуло водкой, совсем близко он видел папины бешеные глаза и искусственные передние зубы из нержавейки.

– А теперь ты мне ответь, почему ты такой размазня? Что с тобой не так? А?

Саша молчал, ответить ему было нечего, да отец и не ждал ответа.

– Ты, ублюдок, вообще мой сын? Ты новый велосипед просрал. Это как? Я на тебя спину гну. А ты вон так. Так и будешь никчёмностью и слабаком. Посмотри на себя! Красавец, сопли текут, дыхалка не работает. Что не так? Когда мне 12 лет было, уж я бы не плакал, я бы их зубами, когтями, я бы им глаза выцарапал…

Папина рука цепко ухватила Сашино левое ухо и его пальцы сильно его сжали. Саша попытался высвободиться, но чем больше он пытался вырваться, тем сильнее отец тянул ухо к себе, выкручивая Саше мочку.

– Пусти, больно, больно… пусти, ты что…

– Больно? Хорошо, что больно. Мне и надо, чтобы тебе было больно, иначе не поймешь, иначе ничему не научишься. Через боль учатся.

– А-а-а…!

Сквозь пелену невыносимой боли Саша слышал тревожный голос матери: «Ваня, Ваня, отпусти его. Ты ему ухо оторвёшь. Так нельзя, Ваня, Ваня, не надо…» Отец продолжал рвать ему ухо, Саша почувствовал, что мочка надорвалась, потом ещё сильнее, почти отделилась от раковины и из трещины по светлой рубашке полилась кровь. Кровь текла по шее, стекала на грудь, ухо нестерпимо горело. Он уже не мог сдерживать своих воплей. В дверь постучали, и голос дяди Серёжи громко и довольно весело спросил:

– Эй, Вань, что там у вас за концерт? Нельзя потише? Саньку учишь? Так не убей совсем, а то сядешь. Оно тебе надо? А если что, меня зови, я так отхожу, никаких следов не видно. Ладно, шучу. Пойдём к «курочке» телек смотреть. Брось парня, тебе же завтра на работу.

Отец, тяжело дыша, отпустил Сашино ухо и вышел в коридор, откуда послышался его шутливый разговор с дядей Серёжей. Мать бросилась к Саше, обняла его, в комнату вошли бабушка с Людой. Бабушка вытащила йод, бинт, стала предлагать ехать в больницу зашивать, но мама только вздохнула. Никуда они, конечно, не поехали. Саша лежал в постели, ухо мама ему как могла перевязала. Он судорожно вздыхал, отца ненавидел, сознавал свою ненависть и не стыдился её. «Я ему скоро покажу, он у меня