Ангел пригляда - Алексей Винокуров

Василий вздохнул, опустил взор в планшет, снова забубнил чуть слышно:

– Це… дiло… це не дiло… Найкращий…

Не выдержал томления учебы, поднял стриженую тяжелую голову, посмотрел на майора.

– Простой язык… На русский похож.

– Так он и есть русский, – сказал Терпилин, и между каменных зубов его вяло глянул бурый кусочек застрявшего огурца. – Русский язык и есть, только попорченный от злобы к нашему, православному человеку.

– Тут сказано, что от древнерусского произошел, – неуверенно заметил Василий.

– Вот, а я о чем. – Майор ковырнул в зубе пальцем, и смущавший огурец ухнул, провалился в бездонную глотку, загиб там окончательно среди кислот и щелочей желудочно-кишечного тракта. – Ты классиков почитай, что пишут. Вон, «Белая гвардия», например. Нет такого языка, украинского. Нет и никогда не было.

– Это кто ж такое сказал? – удивился Василий. – Лев Толстой, что ли?

– Не Лев никакой, это Булгаков. Тоже классик. А классик зря пургу гнать не станет. Или ты против классики зуб имеешь?

Нет, Василий против классики ничего не имел, конечно. Но, несмотря на ее авторитет, не унимался, простая майорская картина мира никак не лезла в башку. Все что-то беспокоило его, тревожило, мучило…

– Сказано, что от древнерусского три языка произошли: украинский, белорусский и собственно русский, – угрюмо пробурчал Василий, глядя в планшет.

Чего бурчал, зачем – непонятно. Каждый дурак знает, что в армии с вышестоящим спорить – только неприятностей на седалище искать. Вот и доискался: Терпилин стал понемногу распаляться, на щеках красные, как от печки, появились пятна.

– Да хоть бы и произошли – дальше что? – майор завелся, стал голос повышать. – На хрена ты вообще его учишь, этот фашистский язык?

– С местными разговаривать, – отвечал на это Василий, глаз, впрочем, не поднимал, не хотел злить лишний раз. – Чтоб понимали, то-се…

– Они и так понимают, – майор потихонечку зверел. – А который не понимает, тому дашь очередь над головой – сразу полиглотом станет. Автомат Калашникова модернизированный – лучший переводчик, проверено временем!

– глумилось со стенки радио.

Кураев испытал какое-то собачье раздражение. К чему тут ангелы, зачем, какое отношение имеют к военно-политической подготовке и ситуации на фронтах? Но не было на это никакого ответа, так что Василий плюнул и снова хмуро уставился в учебник. Не сказать, чтобы язык этот жидобандеровский был ему совсем чужой: в детстве на нем рассказывали анекдоты. «Самопэр припэр до мордопысца», «мени все до сраки» – и все в таком роде. С виду ничего особенного, но все как-то не училось, пролетало на бреющем полете, взрывалось за пределами мозговой видимости.

Что было причиной тугого сопротивления языка – сам ли Василий, тупой к хохляцкой учености, или неверная методика, но читаемые слова не укладывались в черепе. Вместо них всплывали какая-то непонятная «слухавка», подозрительная «штрикалка» и, наконец, предательский чахлик «невмирущий». Что ему этот чахлик, куда его пристегнуть, зачем – нет, ходил перед внутренним взором туда и сюда, тряс костьми, изгалялся.

Василий опять, по третьему уже разу вонзил окостеневший глаз в планшет, зашевелил губами. Буковки ползли мелкие, противные, чужие, и, хуже всего, было их очень много. «Многа букаф, – чего-то вспомнился сетевой язык подонков, он же олбанский. – Ни асилил… Аффтар, выпий йаду… Аццкий сотона… Пацтолом».

Букв точно было так много, что уже закралось сомнение: а можно ли вообще осилить его, этот украинский, хоть он всего-навсего и порченый русский? Ведь не просто так порченый – специально, от злобесной ярости, от ненависти к славянину. Хотя здесь Василий засомневался: укры вроде тоже славяне… А если это правда, тогда кто к кому ненавистью пылает – вот вопрос? И попробуй разберись в этом во всем без ста, а тем паче двухсот граммов фронтовых.

Нет, граждане военные и примкнувшие к ним полиглоты, адский сатана – и никто иной – это придумал, чтобы было много языков. Раньше, говорят, при мамонтах, язык был всего один. А потом башня какая-то упала – Пизанская вроде. Нет, не Пизанская, та только наклонилась – Вавилонская башня упала. Рухнула и передавила всех к собачьей матери, а вместо одного языка сделалось много. Хотя и непонятно, как это вышло чисто технически. В общем, тут не то что сто граммов, тут даже яду выпей по олбанскому рецепту, а все равно не разберешься – хоть под столом, хоть под стулом.

В дверь без стука вбежал ополченец из местных, челюсть его прыгала, лицо стало серым.

– Товарищ майор, ква… ква… к вам…

Но кваканье его дослушать не удалось. Решительная рука отстранила ополченца, и из дверного проема квадратно выступил среднего роста офицер лет сорока пяти с крепким бульдожьим лбом и неприятной тяжестью во взоре. Василий еще только скашивал глаза на погоны, еще даже не распознал масштаба бедствия, а майор уже вскочил, вытянулся во фрунт, гаркнул молодецки:

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

«Вот оттого он и майор, а ты всю жизнь в сержантах проходишь», – сам себя попрекнул Василий, тоже уже вытянувшись во весь рост и вылупив глаза, как полагалось по присяге.

– Здорово, чудо-богатыри, – непонятно кому сказал товарищ генерал, рыскнул быстрым глазом по всей обстановке и отдельно – по морде Кураева, застывшей от служебного рвения. Следом за ним словно из воздуха соткался еще один, долговязый, в чине подполковника – видно, адъютант, – прошел в комнату тихо, незаметно, расположился сбоку и чуть сзади: то ли ангел-хранитель, то ли, наоборот, искусительный бес. Если начальник его больше на собаку смахивал, то этот – на лиса, хитрого, оскаленного, только хвоста недоставало, а может, и был, только в штанах запрятанный.

– Генерал-лейтенант Супрун, – негромко, но весомо представил подполковник начальство.

Супрун протянул руку майору, не глядя, качнул подбородком сержанту, сел на стул, расставил ноги, прищурил глаз, смотрел холодно и как-то желто. Секунды текли одна за одной в полной тишине, даже радио смолкло.

«Что за генерал такой? – гадал Василий. – Инспекция, что ли? Или так, мимо, по своим делам?»

Но сам генерал тут же и рассеял его сомнения. Оказалось, что нет, не мимо, а как раз таки к ним.

– Вольно, – процедил он сквозь бульдожью челюсть. – О моем визите предупреждены?

– Так точно, спецсвязью, товарищ генерал-лейтенант! – отрапортовал Терпилин.

– Отлично. Сержант, свободен.

Василий, оставив планшет на столе, пошел вон, с трудом удерживался, чтобы не чеканить шаг. Миновал коридор, не чуя ног, оказался на улице.

Только тут, на свежем воздухе, слегка отошел, утер со лба холодный пот. Стоял, смотрел на себя со стороны, ничего понять не мог. Что это было, чего он так испугался? Ну, генерал, ну, лейтенант, ему-то что? Дальше фронта, по присказке, все равно не пошлют. Однако было в этих неурочных пришельцах что-то неправильное, жуткое. Больше всего сейчас хотелось оказаться от них подальше… а хоть бы и на передовой.