Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

царствовавшему в такой политической ситуации, и повздыхать по «невинно убиенному». Хотя после Ходынки, Кровавого воскресенья, Ленского расстрела и фактически благословленных Царским Селом многочисленных еврейских погромов и задумаешься: невинно ли? О катастрофических войнах начала века, унесших миллионы жизней, мы уж умолчим.

Не стоит заблуждаться – и сам Николай был далеко не ангел, и окружение себе он выбирал сам, как раз то, которое было удобно ему, а не врученной царю «от Бога» России.

Интересны оценки людей, не обремененных современной конъюнктурой, а именно тех, кто был с ним рядом или знал его больше, чем кто-либо. Экс-премьер Витте в своих «Воспоминаниях» дает весьма резкую характеристику самодержцу. Перечисляя многочисленные достоинства Александра III, он все время дает понять, что его сын ни в коей мере ими не обладал. О самом же государе он пишет: «Император Николай II… представлял собою человека доброго, далеко не глупого, но неглубокого, слабовольного… Основные его качества – любезность, когда он этого хотел… хитрость и полная бесхарактерность и безвольность». К этому букету Витте добавляет также «самолюбивый характер» и редкую «злопамятность».

Обожавшая царскую семью фрейлина императрицы Анна Вырубова как-то записала в дневнике: «Много гадкого и много страшного рассказывает Папа. Я знаю – говорят, что он очень жесток, но он не жесток, он скорее сумасшедший, и то не всегда – временами. Он может, например, искренно огорчиться, побледнеть, если в его присутствии пихнуть ногой котенка, это его взволнует. И тут же может спокойно сказать (если заговорят о лицах, которые ему неприятны): „Этих надо расстрелять!“ И, когда говорит „расстрелять!“ – кажется, что убивает словами. И когда слышит о горе впавших в немилость, он счастлив и весел. Он говорит с огорчением: „Отчего я этого не вижу?!“ В нем много непонятной жестокости. Точно хищный зверь. Он и с женщиной обращается, как дикий зверь».

Ничего себе портрет нового страстотерпца России. Заметим, это не отъявленный большевик клеветал – это по горячим следам наносил на бумагу собственные впечатления фактически член императорской семьи, всегда защищавший ее и много после екатеринбургского подвала.

Ярый монархист генерал-лейтенант Михаил Дитерихс пишет: «Государь был человек умный, образованный и весьма начитанный. Он обладал громадной памятью, особенно на имена, и являлся чрезвычайно интересным собеседником. Он хорошо знал историю и любил серьезные исторические книги». Однако гораздо более близкий царю эксминистр внутренних дел князь Петр Святополк-Мирский приводит интересный эпизод: «Услышав за спиной слово „интеллигент“, царь оглянулся на сказавшего и произнес: „Как мне противно это слово“, – и добавил, что прикажет Академии наук „изгнать это слово из русского языка“». Что-то в этом напоминает доброе старое «когда я слышу слово „культура“, я хватаюсь за пистолет» некоего «культуролога» Йозефа Геббельса.

Великий знаток человеческих душ Антон Чехов писал: «Про него неверно говорят, что он больной, глупый, злой… Он просто обыкновенный гвардейский офицер».

По меткому замечанию одного публициста, Николай напоминал человека, который взялся решать задачи по интегральному исчислению, зная только таблицу умножения.

Его папа мог себе позволить ухом не повести на призыв срочно следовать на встречу с германским посланником, небрежно бросив: «Европа может подождать, пока русский император ловит рыбу». Или, улыбаясь в лицо австрийскому послу на угрозу выдвинуть на границу «два или три корпуса», узлом завязать вилку и бросить ее под ноги расфуфыренному вельможе: «Вот что я сделаю с вашими корпусами». При этом Александр III Миротворец – редкий русский император, который не провел НИ ОДНОЙ войны, но лишь собственным авторитетом, а также двумя единственными и верными союзниками России – армией и флотом – сумел держать Европу в узде и влиять на континентальную политику мощью своего слова. Наследник же стал даже не тенью, каким-то антиподом отца, ухитрившись за 23 года не только полностью растерять всякий авторитет власти и мистический ореол монархии, но и, разогнав самых умных и преданных трону людей, развалить супердержаву и запустить гулять по России управляемое бесами Достоевского «красное колесо».

Кадровая политика государя – отдельная песня. Создавалось впечатление, что большего антимонархиста на троне, чем сам царь, невозможно было найти, ибо он из плохого и очень плохого решения всегда выбирал наихудшее. Так дискредитировать трон еще надо было постараться. Витте вспоминал, что Николай как-то рассказал ему о беседе со своим наставником Константином Победоносцевым, обер-прокурором Синода, к которому царь обратился с просьбой посоветовать ему нового министра внутренних дел – Плеве или Сипягина. Идол российского консерватизма и большой поклонник Достоевского, знавший цену всем в окружении монарха, честно заявил: «Ваше величество, из них один подлец, другой дурак, так что можете назначать любого». «Умный, образованный и весьма начитанный» государь назначил на ключевой пост в своем правительстве их одного за другим. Как раз перед войной с Японией и в период революционного брожения в стране. По этому же принципу на высших постах оказывались генералы Алексей Куропаткин и Владимир Сухомлинов, премьеры Иван Горемыкин и Борис Штюрмер, министры Алексей Хвостов и Александр Протопопов. За каждым тянулся шлейф неудач и катастроф, уголовных дел, а то и банального сумасшествия.

О чем это говорит? Либо о полном неумении подбирать исполнителей, либо о сознательном выборе именно таких, «без лести преданных». Плевать на то, что тебя окружают дураки и подлецы, главное, что верные, предсказуемые и управляемые. Вот эти «социально близкие» всей дружною ватагой и довели страну до ручки, а самого Николая – до Ипатьевского дома. Он и сам, вероятно, знал себе цену, признаваясь в беседе со Столыпиным: «Мне ничего не удается в моих начинаниях. У меня нет удачи. Да и, кроме того, человеческая воля бессильна». Зато этот добряк, узнав, что скончался Витте, пишет жене: «В сердце моем воцарился истинно пасхальный мир». Французскому послу Палеологу страстотерпец уточнил: «Смерть графа Витте есть для меня глубокое облегчение». Понятное дело, с Витте эти номера не проходили.

Отдельная статья – сама императрица Александра Федоровна. Тут уж окружающие и подавно скупы на добрые слова. Витте, не пожалевший в своих «Воспоминаниях» династию, писал: «Женился на хорошей женщине, но на женщине совсем ненормальной и забравшей Его в руки, что было не трудно при Его безвольности… Императрица не только не уравновесила Его недостатки, но, напротив того, в значительной степени их усугубила, и Ее ненормальность начала отражаться в ненормальности некоторых действий Ее Августейшего супруга». Экс-премьер называет ее «странной особой» с «тупым эгоистическим характером и узким мировоззрением».

Можно, конечно, заподозрить экс-премьера в предвзятости, однако факты свидетельствуют явно не в пользу Ники и Аликс. Слишком уж много августейшая чета оставила по себе недоброй памяти среди подданных. В первую