Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

либеральной Думы, как «палач» из МВД. Однако Столыпин отдавал себе отчет, что хоть что-либо изменить в России и сделать то, что он намечал, экспериментируя в поместьях и на губернаторском посту, можно было только во главе правительства. Взяв на себя всю ответственность за последствия будущих реформ. Ну и с надеждой на Бога, конечно. Как же без Всевышнего в таком святом деле.

Был еще один вариант – на пост премьера рассматривался известный земец, многолетний председатель Московской губернской земской управы Дмитрий Шипов. Однако он в свое время отказался войти в состав правительства Витте в качестве государственного контролера, а теперь ставил условие работать только с кадетским кабинетом. При этом категорически был против разгона Думы. Пусть она абсолютно нерабочая, но какое ни есть, а народное представительство. Без него нельзя. Ошибки же потом исправим.

Николай II принципиальных позиций не терпел, а что-либо против разгона Думы вообще слушать не хотел. Уж лучше саратовский помещик, чем «белая ворона» из парламента.

Донельзя встревоженный Муромцев позвонил 6-го вечером Столыпину, пояснить свою позицию при принятии «контробращения». Петр Аркадьевич не отказал себе в удовольствии «отлить пулю» несостоявшемуся премьеру – ничего-ничего, мол, голубчик Сергей Андреич, разлюбезный вы профессор римского права. Мы, дескать, с вами обсудим сие в понедельник, 9 июля, когда я приду выступить в Таврическом. То есть после дождичка в четверг – лежащий в кармане указ о роспуске был датирован 8 июля. Здесь вам не Рим.

Горемыкин тоже плясал от радости. Наконец-таки «болтунов» разгонят. Но, зная царя-флюгера, которого могли запросто переубедить Трепов с Фредериксом, опасавшиеся всплеска революции после разгона Думы, в пятницу вечером приехал домой, наглотался веронала для глубокого и здорового сна и строго-настрого запретил себя будить. Проспал ровно сутки, а проснувшись и сладко потягиваясь, узнал, что не только ненавистная Дума канула в Лету, но одновременно с ней царь упразднил правительство и самого Горемыкина как его председателя.

Сменивший «его безразличие» Столыпин действовал быстро и решительно. На выходных в столицу были введены войска, оцепившие Таврический дворец и повесившие на него замок. Дабы не было соблазна, оцепили и кадетский клуб на Потемкинской улице. Кадеты, вдохновленные Муромцевым, надеялись по примеру римского сената засесть в Думе и отказаться из нее выходить, но военные им просто посоветовали идти куда подальше. И все – никаких революций, никаких народных волнений, никаких демонстраций в защиту. Дума, бушевавшая с конца апреля и поселившая среди самих депутатов самые радужные мечтания и политические вожделения, за два месяца так и не смогла заставить поверить в себя широкую общественность, тем более вытащить народ на баррикады.

Парламентарии по совету военных пошли настолько далеко, что решили покинуть пределы России и временно обосноваться в Финляндии, где законы империи не действовали, а руки нового премьера оказывались коротки. Главный эксперт кадетов по конституционному праву Федор Кокошкин (по семейному преданию, вел род от самого касожского князя Редеди, убитого в поединке тьмутараканским князем Мстиславом Владимировичем) в указе о роспуске обнаружил отсутствие даты выборов в новую Думу, что и позволило считать его незаконным. Кадеты пригласили с собой в Выборг союзных трудовиков и даже социалистов, которым все равно было, каким способом вредить правительству. Обманутый со всех сторон Муромцев уже через три дня после официального роспуска открыл сбор диссидентов сакраментальной фразой, впоследствии широко разошедшейся в народе: «Заседание продолжается».

Ободренные парламентарии, усиленные прибывшими в Выборг однопартийцами, не избранными в Думу, продолжили прения со все возраставшим пылом, призывая громы и молнии на головы постылого правительства. Особенно усердствовали депутаты Михаил Герценштейн (председатель первой подкомиссии аграрной комиссии Думы) и Григорий Иоллос (известный публицист и редактор «Русских ведомостей»), рекомендуя в воззвании к народу «обострить вопрос» и попытаться вытащить людей на массовые акции неповиновения. Социалисты вообще оставляли за собой право на попытку вооруженного восстания. Милюков в ужасе призывал к сдержанности и «пассивному сопротивлению», ибо такой поворот дела только даст повод бойкому премьеру упрятать их за решетку.

Однако все тщетно. Страсти были накалены, парламентарии жаждали решительных действий или как минимум громких слов. В итоге формулировка воззвания вылилась в настоящий вотум недоверия не только правительству, но и всей существующей власти (чего так опасалось кадетское руководство): «Граждане! Стойте крепко за попранные права народного представительства, стойте за Государственную думу. Ни одного дня Россия не должна оставаться без народного представительства. У вас есть способ добиться этого: правительство не имеет права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на военную службу. А потому теперь, когда правительство распустило Государственную думу, вы вправе не давать ему ни солдат, ни денег».

Из столицы от Столыпина к финляндскому генерал-губернатору прибыл однозначный приказ – «болтунов» распустить, здание опечатать. Финны вызвали Муромцева из зала заседания и робко попросили поискать себе другую страну для пылких деклараций. Маленькая Финляндия трепетно дорожила своим особым статусом в составе империи и ради политбезобразий не собиралась ссориться с новой правительственной метлой, у которой, как знали в местном Сенате, были собственные взгляды на права автономий в России.

Депутаты поняли, что шутки плохи, подписали Выборгское воззвание (180 подписей) и разъехались по домам. Милюков автограф не поставил – дескать, не депутат.

А уже 16 июля в отношении подписантов было возбуждено уголовное дело. По окончании следствия почти все они были осуждены на три месяца тюремного заключения (Муромцев отсидел свой срок в Московской губернской тюрьме – знаменитой Таганке) и лишены избирательных прав. Таким образом, все «выборгцы» остались без права заниматься в дальнейшем политической деятельностью и не могли стать депутатами Думы следующего созыва. Новый парламент разом лишился почти двух сотен буйных голов и злющих языков. Столь «бескровная» победа с самого начала своей деятельности – что может послужить лучшим знамением для нового премьера и его будущих успехов.

Куда печальнее была судьба главных «ястребов» – Герценштейна и Иоллоса. Первый не рискнул возвращаться в Россию и поселился с семьей в отеле «Бельведер» в Териоках. 18 июля он был убит черносотенцем Александром Казанцевым. 14 марта 1907 года в Москве по его же «наводке» рабочим Федоровым был застрелен Иоллос. Этим не ограничилось. Расстроенный Федоров зарезал и самого Казанцева – такие уж нравы были у господ из Союза русского народа.

На этом плодотворную работу 1-й Государственной думы можно было считать оконченной. Опасения вдовствующей императрицы Марии Федоровны, заявившей, что «Дума – это похороны монархии», не подтвердились. Монархию тогда еще было кому защитить. Первая страница российского парламентаризма была перевернута железной рукой нового премьера с университетским образованием. «Дума народного гнева» приказала долго жить.