С тобой мои мечты - Мэй Макголдрик

— Благодарю вас, мистер Гиббз, я ценю вашу искренность. — Эйтон пошевелился, бормоча во сне что-то неразборчивое, и Миллисент бросила на него обеспокоенный взгляд. — Почему вы думаете, что ее светлость была бы недовольна?

— Наш милый доктор проявил больше интереса к своей еде, чем к больному. Да этот негодяй едва взглянул на моего господина! А когда все же обратил на него внимание, то имел наглость пожаловаться: граф, видите ли, дремлет, вместо того чтобы спать. — Гиббз схватил со стола бокал и сердито добавил: — А после велел нам давать ему побольше этой своей отравы.

— Этот вопрос легко решить. Я пошлю в Лондон письмо и сообщу доктору Паркеру, что мы больше не нуждаемся в его услугах. Было и так совершенно ясно, что он не горел желанием ехать сюда.

Гиббз недоверчиво нахмурил кустистые брови.

— Вы действительно так сделаете?

— Конечно. Но нам нужно как можно быстрее найти другого доктора. Кого-нибудь получше.

— Да все они одинаковы, миледи. — Гиббз задумчиво посмотрел на спящего Эйтона. — Большинство из них будут настаивать на кровопускании, пока граф не придет в чувство или не умрет. Другие пропишут слабительное. И это еще лучшие из них, миледи. Остальные — шарлатаны, готовые на все ради денег.

— Полагаю, доктора Паркера вы отнесли к числу последних.

Гиббз покачал головой.

— Я не настолько умен, чтобы судить о подобных вещах, но могу сказать определенно: таких, как он, пруд пруди! Если выстроить их в одну шеренгу, она легко протянулась бы аж до самого Бата. Все, что ему нужно, так это держать его светлость в беспамятстве до судного дня да раз в месяц присылать счет его семье.

— Вы не разлучались с его светлостью с того дня, когда произошел несчастный случай. Думаете, такая жизнь была бы ему по вкусу?

— Да никогда! — горячо заверил Миллисент камердинер. — Я знаю, если бы он мог, он бы давно покончил с собой. Мне кажется, поэтому он и отказывается есть. Это для него единственное доступное средство. Если мы ему позволим, его светлость заморит себя голодом. Это так же верно, как то, что я стою тут перед вами.

— Мы не можем этого допустить.

Миллисент посмотрела в сторону двери. Уходя, слуги оставили ее открытой. В дверном проеме стояла Охинуа. Ее взгляд был устремлен на спящего графа. Старая негритянка уже неделю избегала любого общества, но Миллисент не спешила. Пусть пройдет какое-то время, тогда Охинуа почувствует, что в этом доме она — желанный гость.

Чернокожая женщина отвела взгляд от постели больного и внимательно посмотрела на Миллисент, а в следующий миг исчезла, словно ее тут и не было.

— И мы не позволим ему пребывать все время в полусне, — прошептала Миллисент. — Должны быть и другие средства. Мы их обязательно найдем. Нам просто нужно подобрать подходящее лекарство и отыскать хорошего доктора.

Охинуа не стала спускаться на первый этаж, а прошла к себе в комнату и закрыла дверь. Старой негритянке не раз приходилось видеть человеческие страдания. Долгие годы — она и сама не смогла бы их сосчитать — ее окружали лишь боль и смерть. На кораблях рабовладельцев, на выжженных солнцем полях сахарного тростника, в хижинах, кишащих крысами, — повсюду ей довелось видеть такое, что невозможно не только описать словами, но даже вообразить.

Охинуа знала, что ей было предопределено судьбой стать рабыней доктора Домби, весьма посредственного медика, страдающего отчаянной ненавистью к самому себе. Рядом с этим человеком она прожила более сорока лет, до самой его смерти. Старая негритянка верно служила ему все эти годы на островах и на судах работорговцев. Она многое узнала о медицине англичан, о ее особенностях и недостатках. Во время долгих и отвратительных путешествий в Африку ей довелось увидеть ритуалы Окомфо, Дансени и Бонсам-Комфо, многому научиться у жрецов ашанти, целителей и знахарей.

Охинуа по крупицам собирала знания и хранила их в памяти, как драгоценные золотые песчинки, чтобы снова и снова пытаться помочь своим братьям и сестрам, своему народу.

Белые не доверяли ее целительским способностям, а она и не собиралась их переубеждать. Когда Домби заболел, он послал за белым доктором, таким же, как он сам, хотя ему было известно об искусстве черной рабыни. Охинуа не могла бы сказать с уверенностью, что сумеет помочь Домби, лишь Великой Богине дано исцелять. Сама Охинуа всего лишь ее орудие. Но белый доктор не хотел обращаться к ней. Старая негритянка не стала вмешиваться. Зачем ей сворачивать со своего пути? Во имя чего пытаться растопить лед?

Но рядом с этой женщиной, Миллисент, Охинуа впервые почувствовала, как лед внутри ее начал таять. С тех пор как старая негритянка появилась в Мелбери-Холле, она провела немало ночей в разговорах со своими чернокожими собратьями. Их рассказы о сквайре Уэнтуорте внушали ужас. Подобную звериную жестокость Охинуа приходилось видеть на сахарных плантациях Ямайки. Должно быть, именно оттуда Уэнтуорт привез своих помощников. Это были настоящие грубые животные. Но все обитатели Мелбери-Холла с восторгом говорили о своей хозяйке. Из-за бесчеловечного обращения мужа ей пришлось вынести не меньше, чем его рабам. Чаще всего ей доставалось именно за то, что она пыталась их защитить.

На островах Охинуа пришлось повидать немало белых женщин, занимавших такое же положение, как Миллисент. Это были жены плантаторов или их изнеженные любовницы, которые замечали своих рабов только тогда, когда нужно было отдать приказ. Многие из них любили смотреть, как кого-нибудь из невольников секут плетьми. На Ямайке, в местечке под названием «Благодатная плантация», Охинуа видела, как хлестали кнутом обнаженного раба. Истерзанный и окровавленный, он стонал от боли, а белые женщины со своими детьми стояли рядом и открыто разглядывали его гениталии. Таких случаев было немало.

Старая негритянка подошла к столу, на котором стояли чаши с семенами и травами и бутылочки со снадобьями. Кое-что привез Джоуна из своей поездки в Сент-Олбанс, часть засушенных растений передали Охинуа чернокожие женщины Мелбери-Холла. Они собирали их еще на Ямайке и здесь, в Англии, в весенние и летние месяцы. Несмотря на то что стояла зима, Охинуа тоже удалось найти некоторые целебные травы и коренья в окрестных лесах и полях, да и в самом Мелбери-Холле, на кухне. Так постепенно пополнялись ее запасы.

Охинуа подошла к камину, наклонилась к огню и бросила на угли несколько листьев. В дверь тихо постучали, и Охинуа пригласила леди Эйтон войти.

Пораженная видом спальни, Миллисент забыла даже спросить, как это Охинуа сумела угадать, кто стоит за дверью. Скромную комнату для гостей трудно было узнать. Теперь это место казалось древним и таинственным. Повсюду на столе и на полу были расставлены сосуды разных размеров. Над очагом висели пучки засушенной травы. Плотные занавеси на окнах были постоянно задернуты, в комнате, освещенной лишь пламенем очага, царил полумрак. В воздухе витали необычные дурманящие запахи. Но новый облик спальни не показался Миллисент зловещим или пугающим. Напротив, здесь все дышало покоем и безмятежностью.