Украденное счастье - Лора Бекитт

Эсма откинула покрывало. Гайда застыла на месте, а в следующую секунду вскричала:

— Ты?!

— Да, это я, — прошептала Эсма.

Что-то мешало им в первые же мгновения броситься в объятия друг друга. Возможно, то были остриженные волосы Эсмы, ее жалкий вид или искорка замешательства и страха, промелькнувшая в глазах Гайды.

Последняя опомнилась первой: крепко обняла сестру и радостно промолвила:

— Ты жива!

— Да, меня спасли.

— Отец сказал, что казнь не состоялась, но он не знал, что с тобой случилось и куда ты подевалась, — возбужденно произнесла Гайда и позвала: — Пойдем в дом.

Эсма вспомнила о Таире.

— Мне нужно увидеться с одним человеком. Сказать, что все в порядке и что я остаюсь у тебя. Он ждет меня на улице.

— Что за человек? — с любопытством спросила сестра.

— Он не нашего круга. Но он меня выручил.

Гайда махнула рукой.

— Я пошлю привратника, он все передаст.

Они прошли на женскую половину дома. Эсма с отвращением стянула с себя рваную грязную рубашку. Гайда предложила сестре помыться: та отправилась в купальню, где с яростным наслаждением стерла с себя следы кошмара недавних дней.

Облаченная в шелковую рубашку, которую дала ей Гайда, Эсма сидела на мягком диване и расчесывала мокрые волосы. Она отдыхала душой и телом. Несчастной девушке казалось, что вода в купальне была сладка как мед, холодна как лед и прозрачна как хрусталь, будто вода в пруду Пророка[7].

Вошла Гайда с ярко начищенным медным подносом, на котором стояли серебряные чашечки с кофе, вазочка с вареньем из розовых лепестков, высилась горка сладостей и фруктов.

Поставив поднос на курси, Гайда села рядом с сестрой и сказала:

— Мы с мамой едва не сошли с ума, когда узнали, какой приговор тебе вынесен! Что произошло?

Эсма опустила голову. Многое в жизни человека зависит от событий, которые невозможно предвидеть. Для того чтобы одна из чаш судьбы перевесила другую, довольно горчичного зернышка, а чтобы человек лишился сна и покоя, иногда достаточно слова или взгляда.

— К Айше приехал племянник Назир, и я в него влюбилась. Мы встречались в саду гарема, в беседке. Сначала я читала ему книги, а потом… каюсь, мы обнимались и целовались. Назир уговорил меня прийти к нему в комнату ночью — там меня и поймали, — сказала она.

Гайда всплеснула руками. Ее карие глаза горели от возбуждения, а щеки стали розовыми, как цветущий миндаль.

— Ты и впрямь сошла с ума! Влюбиться в мальчишку! Бог дал тебе такого мужа…

Эсма собралась с духом и призналась:

— Я никогда его не любила. Более того, он был мне неприятен. Он… он плохо обращался со мной. И его первая жена — тоже.

— Какое это имеет значение, если ты замужем за верховным кади Багдада! Ты могла бы вволю наслаждаться этим браком, если б умела себя вести! На твоем месте я бы умудрилась подобрать ключ к сердцу Рахмана ар-Раби и подольститься к его жене.

— Неужели Рахман лучше Хатема? — Совершенно отчаявшись, Эсма не могла, да и не хотела скрывать иронии. Внезапно в ней проснулись остатки мужества и свободы духа.

— Хатем — мой муж, поэтому для меня он — лучший, — торжественно произнесла Гайда. — Мы говорим о твоем замужестве и твоей судьбе.

— Моему замужеству пришел конец. А моя судьба в твоих руках.

Гайда удивилась.

— В моих?

— Ты знаешь, что мне некуда идти. Единственное место, где я могу укрыться, — это твой дом. Отныне я не хочу иметь никаких отношений с мужчинами. Позволь мне жить у тебя. Я затеряюсь среди твоих служанок, спрячу лицо под покрывалом и стану незаметной, как тень. Я помогу тебе вести хозяйство и воспитывать детей. — В голосе девушки звучала неприкрытая мольба.

В глазах Гайды засверкали слезинки. Она в волнении сжала руки.

— Конечно, Эсма. Ты моя сестра, и я никогда тебя не оставлю. Только я должна поговорить с Хатемом.

Гайда отвела сестру в приготовленную для нее комнату, где Эсма проспала несколько часов. Девушка так устала, что ей ничего не снилось, — она будто провалилась в глубокую черную яму.

Когда она вновь появилась в парадной комнате, там сидел вернувшийся со службы Хатем. Он с сосредоточенным и несколько мрачноватым видом ел плов с изюмом. Гайда стояла рядом и неловко теребила в руках длинное вышитое полотенце.

Заслышав шаги, она обернулась и виновато посмотрела на Эсму, тогда как Хатем, казалось, не обратил на свояченицу никакого внимания.

Девушка поздоровалась с мужем сестры. Хатем не ответил, и Эсма не знала, удалиться ей к себе или подождать конца трапезы.

Закончив есть, Хатем медленно вытер руки поданным Гайдой полотенцем и наконец посмотрел на свояченицу.

— Ты не нашла ничего лучшего, чем явиться сюда? — спросил он, и Эсма почувствовала, как в сердце проникает холод.

— Мне некуда было идти, — прошептала она.

— Вчера стражи правосудия обыскали дом Тарика, — сказал Хатем. — Возможно, сегодня они наведаются ко мне. Я не хочу лишиться чести и хорошего места из-за развратной женщины. Ты достаточно поглумилась над нами, и теперь тебе лучше исчезнуть. Желательно навсегда.

Комната наполнилась тяжелым молчанием. Гайда прятала глаза и от сестры, и от мужа, тогда как Эсма смотрела прямо на Хатема. В ее взоре были мужество, горечь и… неистребимая жажда жизни.

— Значит, мне нельзя остаться у вас?

— У нас? — с иронией произнес Хатем, и его брови взметнулись вверх. — Нет. Ни в коем случае! Самое большее, что я могу для тебя сделать, — это не передавать в руки правосудия, забыть о том, что ты сюда приходила.

Эсма вздрогнула. Когда-то этот мужчина нравился ей, нравился настолько, что она была готова отобрать его у своей сестры.

— Хорошо, я попрошу помощи у отца.

— У отца? Ты хочешь, чтобы Тарика выгнали со службы?! Он достаточно опозорен и наказан за то, что у него выросла такая дочь! Ты подумала о будущем своих братьев? Если у тебя осталась хотя бы капля совести и благоразумия, ты не появишься в родительском доме.

У девушки потемнело в глазах; усилием воли заставив себя устоять на ногах, она промолвила:

— Я уйду. С этой минуты можете считать, что меня никогда не было в вашей жизни.

Эсма надела то самое покрывало, что принес ей Таир, вышла в сад и направилась к воротам.

Она брела мимо цветущих деревьев, которые будто бы облепил сонм розовых бабочек, мимо похожих на мерцающие белые облака клумб с таким чувством, словно ее навсегда изгнали из рая.