Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба)

Как оказалось, оторванная от дома и семьи Женька практически ничего не умела готовить… Нет, конечно, и пожарить картошку, сварить яйцо или кашу для Нилочки – это пожалуйста, но вот что-то сложнее – борщ, гефилте-фиш, испечь пироги… да те же элементарные блины-оладушки – вот это нет… Дома все это делала легко, быстро и просто мама. Более того – Фира неоднократно пыталась научить Женьку, но та все делала нарочито неловко, и через короткое время с позором изгонялась из кухни, что ей, собственно, и надо было. Единственное, что она умела с детства, – это идеально крошить все в один миллиметровый размер или шинковать до полупрозрачности. С ножом, как и с любым другим оружием, Женя со своим врожденным глазомером и твердой рукой управлялась легко. Но в списке ее добродетелей и жизненных приоритетов, как и у Лиды с Аней, готовка не значилась.

Если стряпать она не умела, то голова варила отлично. Женька понимала, что самоустранившись от готовки – она проиграет. Любая селянка даст ей сто очков форы со своими борщами-супами-пампушками-пирогами, не говоря уже о колбасах и буженинах. Ну и не кормить нельзя – она уезжала зацелованная и благословленная в трех религиозных и одном коммунистическом варианте всеми бабами двора. И среди всех сердечных и шуточных напутствий отлично помнила, что Ривка шепнула ей в подарок на прощание: – Девочка, отпускай своего мужика только с полным желудком и пустыми бейцами[5]. – И если со второй частью она даже в спартанских условиях со спящей рядом Нилочкой справлялась легко, то полный желудок явно был проблемой.

Ее аналитический ум четко поставил задачу – нужна пауза в танцах у плиты для наработки поварских навыков и сбора информации. С последним было проще всего – практически ежедневные огромные письма к маме с вопросами глобальными и не очень про кухню и всякие кулинарные секреты и приемы. Фира радовалась – ее любимая выстраданная девочка становилась настоящей женой и матерью. И она предельно четко и развернуто отвечала на вопросы молодой хозяйки. Услышав однажды от Фиры о внезапном кулинарном рвении Жени и возможных сельских конкурентках, к делу тут же подключились все подруги.

Доливая всем чай, Ривка смеялась:

– Ой, если мы тебя, лею, научили так готовить, то Женька у тебя за месяц там ресторацию откроет!

– Но-но, – толкнула Ривку Фира. – Я твою рыбу несъедобную до совершенства довела!

– Вот она, Нюсечка, черная неблагодарность! Ты еще скажи, что борщ умела варить!

– Ну ладно, не умела, не умела. Какое меню напишем?

– А что у нее из харчей есть? – оживилась Нюся.

В квартиру Фиры, толкнув дверь без стука, ввалилась Софа Полонская.

– Мне можно! Я старая! – вместо приветствия с порога заявила она. – Знаешь, сколько я на твой второй этаж по этой лестнице замерзшей дряпалась?!

– А мы вас… – подняла бровь Нюся.

– Не ждали? Не звали? – подсказала ей Полонская. – А я приперлась! Женька наша, молдаванская! Чтоб ее деревенские в готовке обошли?! Не будет этого!

– Ты что, опять подслушивала?!

– Больно надо! Вы орете как оголтелые! И вообще! Как там, алягер ком алягер!

– Чего? – удивилась Ривка.

– Французский! На войне как на войне. Ой, кому я объясняю! Лосихи дремучие, вы ж против меня в кулинарии – дуры малолетние. Да я мужиками крутила, когда вы под стол пешком ходили! Все просто: две вещи всего – мясо горячее и выпечка сладкая. В доме должно пахнуть пирогами.

– Главное, чтоб не ногами, – картинно отодвинулась от Софы Ривка.

– Ой, поговори мне, биндюжница! – Полонская достала из-под кофты бутылку самогона и сунула Нюсе: – На, наливай, у тебя рука легкая, а ты, Ирка, записывай. Надо ей обязательно специй добыть. Тогда никто Женьку не переплюнет.

Если настоящая женская дружба это, скорее, исключение, чем правило, то женская солидарность вечна и несокрушима. К Женькиной гастрономической битве за супруга подключилась даже Лида. Через три дня после намека Фиры во Фрунзовку уехал заколоченный намертво посылочный ящик.

Когда Женька его вскрыла, увидела, что сверху лежит записка. Крупным каллиграфическим почерком было написано: «Сука! Если ты не Евгения Косько, то на всем зелье лежит заклятье, прикоснешься – и сдохнешь в три дня. Женя, на травы, как обычно, заговор со страницы 74 “Молота ведьм”». По углам были надписи страшной готической латиницей «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», «Ешь ананасы, рябчиков жуй» и «Женька – дура – хвост надула».

– А-а, – зашлась хохотом Женька, – узнаю старшую сестричку! Все предусмотрела!

Холщовые мешочки были пронумерованы. На дне ящика лежала еще одна записка – что под каким номером, и короткое письмо от Лиды.

Старшенькая сетовала, что такая красивая и способная сестра нашла себе такую сомнительную партию, но Беззубы свое добро никому не отдадут. Даже ненужное. И если потребуется что-то посильнее корицы с ванилью, кружевные чулки, там, духи или, в крайнем случае, гильотина для обрезания – пусть даст знать.

Женская солидарность несокрушима, и ее проявления могут быть совершенно разными. Иногда решение «против кого дружить» может принять даже промышленные масштабы.

Фира пришла домой чернее тучи.

– Опять начинается, прости господи, – проворчала она, машинально подбирая разбросанные Ксеней тетради и книжки со стола.

– Что начинается? – выглянула с кухни Ксеня.

– Ничего! Не пойдешь в школу сегодня.

– Как это не пойду?! У меня математика! Тема новая! Как это не пойду?

– Жизнь важнее. Дома в учебник поглядишь, – отрезала Фира.

– Ира, да что случилось? – заглянула к ней Нюська. – Ты чего пугаешь?

– И ты дома сиди. И Польке скажи, пусть по двору гуляет и за ворота не ходит.

– Да что стряслось?

– На «Джутарке» заварушка. Дифпаи вводят. Там такое началось, и боюсь, как бы к вечеру восстание очередное не случилось!

– Да ладно тебе, паникерша! – хмыкнула Ксеня и обняла маму. – Ты преувеличиваешь. У тебя уже месяца три они на собраниях вопят. Ты посмотри, как все, от Макара до Петьки, рапортуют. Вон стро- ится все.

– Скорее, всех строят. Жрать опять нечего. Бабы взбунтуются – всю Балку переполошат, все заводы. Перегнули Петькины партийные товарищи… Беда будет. А там под раздачу случайные прохожие первыми попадают. Уж поверь мне. И вспоминать не хочу этот ужас.

– А что за дифпаи? – оживилась Нюся.

– Дифференцированные пайки. Еще меньше, чем было, и еще и градацию вводят в зависимости от смены, квалификации и еще какой-то ерунды, вплоть до происхождения и гражданской активности. Ой бабы взвились! Не унять… Сегодня опять общее собрание экстренное.

– Может, не пойдешь?