Тайна Зинаиды Серебряковой - Елена Арсеньева

Да, маманя, как всегда, оказалась жестоко права, и Струмилин находил нечто мистическое в том совпадении, что каюк «Рено» настал именно на кладбище — ведь его прежняя хозяйка тоже пребывала именно на кладбище!

Разумеется, он не стал отягощать следствие версией о вмешательстве нечистой силы, но не поддержал и Валеркины подозрения насчет Сони. Пирог, однако, был согласен с Валерой, и соединенными усилиями они вынудили у инспектора обещание вызвать на допрос Соню Марме… — тьфу, Струмилину после тех жутких и отвратительных фотографий почему-то все время лезла в голову знаменитая Сонечка Мармеладова с ее драдедамовым платочком на худеньких плечиках! — Соню Аверьянову, конечно!

А вот вопрос, верил ли Струмилин, что «Рено» раскурочила Соня? С кладбища уходила она, конечно, в жалком состоянии, но, с другой стороны, от такой твари всего можно ожидать. Да, забавные сюрпризы уготовил для него город детства, и еще разные совпадения имели место быть: как начался Северо-Луцк встречей с полицией, так и закончился! Презабавнейшие совпадения…

— Пройдемте в купе, билетики приготовим, — перебил его мысли приказ хорошенькой пигалицы в форме — проводницы вагона. У нее было точеное надменное личико, миниатюрная фигурка — девочка на славу, только вот волосы, сильно обесцвеченные и чрезмерно взбитые, как яичный белок для безе, портили впечатление. Пилотка колыхалась где-то на полметра от головы и не падала лишь потому, что была накрепко пришпилена или приколота.

«А может, даже пришита или приклеена», — подумал Струмилин, пряча очередную неуместную улыбку и входя в купе, где довольно крепко пахло какой-то алкогольной дешевкой.

— Так, место тридцать третье, — сморщив нос, проводница приняла билет и деньги за постель от невзрачной женщины лет пятидесяти в поношенном темном платье. — Тридцать четвертое… Ваше? — Взгляд, брошенный девушкой на Струмилина, заставил его слегка примириться с дурацкой прической и этим пришитым (а может, приклеенным) «пирожком». — Тридцать пятое, кто у нас на тридцать пятом?

— Я! — гортанно сказал толстяк с игривыми черными глазами, крепко прижимавший к пузу портфель.

«Не он ли так налакался? — подумал Струмилин, приглядываясь к соседу. — Вроде нет. Тетенька тоже не похожа на выпивоху. Стоп, а может, это от меня?.. Да вряд ли, я пил-то всего ничего, да с тех пор часа три прошло, не меньше, и зубы я почистил, и «диролку» грыз».

— Постель будете брать? Хорошо… А кто у нас там спит, на тридцать шестом месте? Эй! — Проводница привстала и подергала за край красного трикотажного платья, свесившийся с верхней полки.

Обладательница платья лежала на застеленной постели прямо в платье, поджав босые пыльные ноги и отвернувшись к стенке.

— Да она небось спит. Я первая пришла, а она уже тут лежала. Вот ее билет, — вмешалась невзрачная женщина, углядев на столике бледно-оранжевый листок. — И деньги за постель. Как раз без сдачи.

— Хорошо, — рассеянно сказала барышня в пирожке, заталкивая свернутый билет в карманчик своего коричневого кожаного бювара. — Но что-то я не припомню, как она садилась. Хотя я пару раз отходила, сменщица оставалась… Ну ладно, пусть спит, билет есть — это главное. Чай пить будете?

Струмилин обрадовался — в горле пересохло:

— Я — да, спасибо.

— Мне тоже принесите, — кивнул толстяк.

— Ну ладно, я тоже попью за компанию, — сказала немолодая попутчица.

— Девушка, вы чай будете? — крикнула проводница куда-то в пространство, но не дождалась ответа. Пожала плечами и пошла было из купе, да вдруг так подвернула ногу, что упала чуть ли не на колени Струмилину. — Ох, извините. Извините! Кто это тут обувь разбрасывает?

Она подняла с пола красную босоножку с высоченной шпилькой:

— Ничего себе! Ноги можно переломать! Аккуратнее надо!

— Это вон девушкины, наверное, — услужливо мотнула головой невзрачная женщина, показывая на спящую. — Мы-то вроде все обутые.

Почему-то при этих словах все дружно проверили, обутые они или нет, хотя и Струмилин, и остальные, конечно, заведомо знали, что никому из них не могут принадлежать эти легкомысленные туфельки. На ногах толстяка оказались ярко-коричневые полуботинки. Струмилин был обут в запыленные кроссовки, немолодая женщина — в стоптанные босоножки неопределенного цвета, а проводница носила крошечные черные туфельки на устойчивой платформе.

— Как можно ходить на таких каблуках, не понимаю! — сказала она сердито, швыряя босоножку под нижнюю полку. — Тем более в нетрезвом состоянии!

«Неужели эта она так налакалась? — подумал Струмилин про спящую. — Неудивительно, что сразу завалилась спать!»

Проводница наконец-то удалилась вместе со своим приклеенным пирожком. Попутчица попросила Струмилина выйти на минуточку — она хочет переодеться и постелить постель.

В эту минуту в купе вновь появился «пирожок» — и три дымящихся стакана в классических железных подстаканниках. Струмилин посторонился, потом вышел. Хотел прихватить с собой стакан, но там явно крутой кипяток. Ничего, пусть остынет.

Поскорее бы попутчица переоделась. Смертельно устал сегодня, вот натурально — смертельно. И ничего в жизни так не хочется, как напиться чаю, завалиться на свою 34-ю полку — и уснуть…

* * *

Ну, потом-то способность мыслить связно вернулась к Джейсону. И он посмотрел на фотографию Сони Богдановой уже другими глазами. Нет, очарование этого лица не уменьшилось, и сердце по-прежнему ошалело прыгало, однако Джейсон подумал: «Фотография — все же только фотография. Жаль, что нет видео».

Он сел за компьютер и написал, что красота Сони Богдановой произвела на него огромное впечатление, однако он привык не доверять первому впечатлению и просит прислать ему видеокассету, запечатлевшую Соню в самых разных ракурсах. Например, на пляже или в бассейне, в деловой обстановке и обстановке домашней, во время занятий спортом etc. В нем заговорил бизнесмен, а вернее, купец, желавший увидеть не только казовую сторону предлагаемого товара, но и изнанку его. Купец же написал в конце, что готов оплатить услуги профессионального оператора, только пусть ему сообщат номер банковского счета Сони.

Ответ пришел на диво быстро. За это время Джейсон продолжал посматривать поступающую почту просто так, из врожденной привычки всякое дело доводить до конца, хотя разглядывание множества хорошеньких лиц его уже не забавляло, а раздражало. Красавиц в России не уменьшилось, однако ни одно лицо не произвело на него такого ошеломляющего впечатления, как Сонино. Даже и сравнить нельзя было!

Причем это лицо казалось чем-то знакомым. Джейсон даже начал размышлять: «А не видел ли я ее во сне?» — и внезапно сообразил: да ведь она неотличимо похожа на прекрасную женщину с картины Серебряковой «Прощание славянки». Те же утонченные черты, загадочный взгляд, что-то детское в линии рта. Тот же бледно-золотой оттенок косы. Правда, у той славянки по волосам гуляют сполохи огня — погребального костра ее мужа.