Две недели в сентябре - Роберт Шеррифф

Но, к счастью, ее голова стала понемногу падать набок, а он знал, что такая поза ничем не грозит. Он отложил газету, чтобы дать отдых глазам, и задумчиво посмотрел на нее.

На ней были жакет и юбка из синей саржи, которые она купила для поездки в отпуск два года назад, и в ярком солнечном свете он заметил, что ткань на плечах выгорела. Она переживала по этому поводу, и он тогда сказал, что ничего не видно, но теперь понимал, что видно. Он заметил еще и несколько седых волосков у нее на воротнике и на плечах.

Они выходили в спешке, и, конечно, ей не хватило времени как следует почистить жакет. Ему нравилось, когда женщины хорошо одеваются, и иногда хотелось, чтобы жена чуточку лучше следила за собой. Конечно, она была маленького роста, но он часто видел миниатюрных женщин, которые выглядели очень изящно. Его взгляд медленно скользил от маленькой синей шляпки к серому шелковому шарфу у нее на шее, от шерстяного джемпера к жакету, рукава которого он всегда считал слишком длинными, от юбки и журнала на коленях к стройным ножкам, которые немного не доставали до пола. Его беспокоило, что чулки всегда ей как будто великоваты, и теперь он увидел, что они собираются в гармошку вокруг щиколоток – не настолько, чтобы это было заметно, но достаточно, чтобы казалось, что они вот-вот сползут еще сильнее. Он опустил взгляд и порадовался, что она надела мягкие черные туфли с ремешками и пуговицами. Он знал, что они ей не натирают, но не имел ни малейшего понятия, что бы сам он стал делать на море в лакированных танцевальных туфлях – а именно так ее обувь и выглядела.

Впрочем, она не любила долгих утомительных прогулок и никогда не ходила ни по камням, ни по колючим скошенным полям, так что это не имело большого значения.

Он размышлял о мелочах – о ничтожных случайностях, которые управляют человеческой жизнью. Он никогда бы не встретил эту маленькую женщину, дремавшую напротив, если бы не Том Харрис, с которым они как-то зимним вечером остались работать сверхурочно, и если бы не сестра Тома, которая играла в любительских постановках и заставила Тома взять билеты на спектакль в Сент-Маркс-холле при церкви в Камберуэлле.

Когда они одевались, собираясь уходить, Том невзначай спросил:

– Ты когда-нибудь ходил на музыкальные спектакли? Мистер Стивенс сказал, что ходил.

– У меня есть два билета на представление, в котором участвует моя сестра. Думаю, оно будет так себе, но отказаться я не мог. Это в пятницу. Пойдешь со мной?

– Давай, – ответил мистер Стивенс. Кто, спрашивал он себя, сидел бы сейчас напротив, что за дети сидели бы рядом, если бы он тогда сказал: “Нет, что-то не хочется”?

Они с Томом были близкими друзьями и в ту пятницу вечером пили чай в маленьком заведении, куда всегда ходили обедать. После партии в домино Том поднял голову и сказал:

– Ну, похоже, нам пора.

А вдруг они решили бы не ходить на спектакль и скоротать тихий вечер за игрой в домино?

Но судьба крепко держала мистера Стивенса в своих руках, и, одевшись, друзья вышли на Пекам-Хай-стрит и двинулись в концертный зал.

Сент-Маркс-холл был просторным и мрачным. Он выглядел так, будто архитектор нехотя начал было строить церковь, а потом испугался, что не выйдет, и решил не рисковать. Высокая железная ограда пестрела множеством объявлений и афиш разной степени потрепанности: одни новые, другие уже наполовину сорваны – в зависимости от того, прошло ли мероприятие, о котором они извещали, или только предстояло. Игры в вист, танцы, лекции – этот зал, судя по всему, пользовался популярностью.

Они не сразу нашли свои места, потому что номера были написаны на спинках жестких маленьких стульев, многие из которых еще и стояли задом наперед: зрители разворачивали их и, не найдя нужный, так и оставляли. Люди, которые заходили в зал перед ними, сдвинули часть стульев, так что седьмой ряд с одного конца превратился в шестой. Дважды мистер Стивенс с другом садились, и дважды их сгоняли с мест суетливые, взволнованные билетеры.

Однако спектакль оказался неожиданно хорошим. Выступал большой любительский оркестр – среди них было только двое или трое профессиональных музыкантов, которые играли на духовых инструментах (так сказал Том), – и, когда занавес наконец поднялся, оба молодых человека уселись поудобнее, снисходительно готовясь повеселиться и время от времени подталкивая друг друга локтем в темноте.

Прошло минут пять-десять после начала представления, и тут-то и случилось нечто перевернувшее жизнь молодого мистера Стивенса. Судьба дала ему еще немного времени, тайно торжествуя победу, а потом опустила руку на его плечо.

В первой части спектакля на сцене в основном были только какой-то забавный чудак и его подруга. Забавный чудак был не очень-то забавным, и поэтому, когда появился хор доярок, мистер Стивенс оживился: он рассчитывал увидеть что-нибудь поинтереснее забавного чудака, только и всего.

Удивительно, но сначала он ее даже не заметил. Доярок было около дюжины, и половина из них несли маленькие трехногие табуреточки. Сначала все они танцевали, потом те, у кого были табуреточки, уселись и изящно скрестили ноги, а остальные выстроились позади. Наряженный пастухом толстяк в черной треуголке и розовых бриджах, пританцовывая, выбежал на сцену и принялся расхаживать туда-сюда перед девушками, распевая песню, которую они время от времени подхватывали хором. Публика захлопала в ладоши, когда он появился, и молодой мистер Стивенс некоторое время наблюдал за ним, пытаясь понять, что же в нем такого. Так ничего и не увидев, он снова перевел взгляд на доярок.

С некоторых пор он начал чаще обычного искать в толпе симпатичных девушек. У него никогда раньше не было подруги, потому что он предъявлял к женщинам высокие требования, а еще потому, что он был немного застенчив; но по дороге на работу и с работы он всматривался в прохожих пристальнее, чем раньше – часто даже с некоторым раздражением. Хорошеньких, по-настоящему хорошеньких, было очень мало. Но время от времени мимо проходила девушка, которая почти соответствовала его идеалу, и иногда – если была возможность сделать это, не привлекая внимания, – он как бы невзначай поворачивался, быстро обгонял ее и останавливался, словно в ожидании автобуса, чтобы она снова прошла мимо и он мог еще раз взглянуть на нее.

Иногда эта хитрость приносила разочарование, а иногда заставляла его возвращаться домой с болью в сердце, потому что шанс увидеть эту девушку снова был один из тысячи, и он гадал, что произошло бы, если бы он храбро окликнул ее и придумал предлог, чтобы заговорить.

Дело в том, что тридцатилетнему мистеру Стивенсу становилось довольно одиноко в его комнате в Пендже.

У него, конечно, были друзья в клубе, но большинство из них спешили уйти после субботних матчей со своими подругами, а ему только и оставалось что одинокими вечерами составлять в голове образ идеальной женщины. Она стройна и изящна, с веселым нравом и живым лицом – то улыбнется, то слегка нахмурит брови; волосы у нее не слишком темные и не слишком светлые. Красивый золотисто-каштановый цвет был бы лучше всего… Глаза у нее быстро вспыхивают, когда он скажет что-нибудь остроумное; она умеет видеть в жизни повод для шутки, но не слишком часто шутит сама.