Письмо Россетти - Кристи Филипс

– На Холлис сверните влево, – сказала Клер таксисту, которого она вызвала из аэропорта.

Она рассеянно наблюдала за пролетающими за окнами, освещенными солнцем улицами городка и размышляла, о чем будет говорить с четырнадцатилетней девочкой. Уж определенно, родителей Гвендолин обсуждать они не будут. Бедняжка… Клер живо представила себе тихую худенькую девочку с грустными глазами. Как Эдвард Фрай описывал свою дочурку? Добрая, милая, немного застенчивая, что-то в этом роде.

Машина остановилась перед спальным корпусом общежития школы Форсайта, известным под названием Честерфилд-Хаус. Полагая, что с Гвен они должны встретиться внутри, Клер почти не обратила внимания на девочку, сидевшую на низкой каменной стене и смотревшую на улицу. Затем она пригляделась и с нарастающим неудовольствием заметила чемодан на тротуаре, прямо под болтающейся ногой девочки, и огромный рюкзак, прислоненный к стене. Из чего можно было сделать вывод, что перед ней – не кто иная, как Гвендолин Фрай собственной персоной.

Совершенно нормальная? Надо было заставить Мередит подробней объяснить, что она имела в виду. Клер не слишком часто доводилось встречаться с учениками школы Форсайта, но она была уверена, что большинство из них выглядят все же иначе. Длинные, до талии, волосы девочки были выкрашены в цвет, которого в природе не встречается вовсе. Бургундский, с оттенком свекольно-пурпурного, лишь участки у корней выдавали истинный окрас, довольно приятный, светло-рыжеватый. Зеленые глаза были густо обведены черным карандашом, ресницы намазаны тушью, отчего она напоминала то ли енота, то ли вульгарную кинодиву с афиши. Рот маленький, с пухлыми губками, и Клер сразу поняла: этот ротик имеет неприятную тенденцию открываться часто и болтать без умолку. Левую бровь украшал пирсинг – маленькое серебряное колечко; схожее украшение, только в виде большого обруча, торчало из пупка, выступавшего из обтягивающих джинсов с сильно заниженной талией. А блузка – почти прозрачное сооружение из шифона в розово-красный цветочек – была собрана под грудью и дальше расходилась на две половинки, открывая весь живот.

Слишком уж сексуальный прикид для четырнадцатилетней девчонки, если, конечно, можно считать его сексуальным. И на Гвендолин Фрай он выглядел просто чудовищно, точно она напялила на себя чьи-то чужие шмотки. Ну, прежде всего, он был ей просто маловат. А бестелесным созданием ее вряд ли можно было назвать, в вырезе цветастой блузки торчали большие груди. Пышней, чем у самой Клер.

– Ты Гвендолин Фрай?

– Ага.

В подкрашенных глазах мелькнуло презрение. Они словно говорили: “А кто еще, как думаешь, может сидеть здесь и ждать?”

– Привет. Я Клер.

– Угу.

Ни тебе “здрасте”, ни “очень рада познакомиться”. Манеры у девушки явно хромали. Но Клер, едва увидев Гвендолин Фрай на заборе, уже успела внутренне к этому подготовиться.

– Где миссис Рэндольф? – спросила она.

Начальница общежития должна была встретить ее здесь с бумагами, которые следовало подписать. В них говорилось о том, что на ближайшую неделю Гвендолин официально передается под надзор Клер.

Какое-то непонятное движение головой. Очевидно, оно означало “внутри”. Гвен сползла с каменной стены, привычным жестом ухватилась за пояс джинсов обеими руками и резким рывком подтянула их. Она оказалась выше Клер на дюйм или два, и Клер почему-то подумала, что это нечестно, несправедливо. Она ожидала увидеть девочку – нет, если точней, совсем еще ребенка, – а вместо этого компаньонкой ее должна была стать какая-то невоспитанная акселератка. И тот факт, что Гвендолин Фрай казалась неуклюжей и, несмотря на вызывающий прикид и макияж, даже застенчивой, ничуть не влияло на самое первое негативное впечатление. Хотя, конечно, это не слишком красиво – испытывать чуть ли не ненависть к существу, которое значительно моложе тебя, разве не так? Совсем некрасиво, нехотя призналась сама себе Клер и тут же поняла, что ничего поделать с собой не может.

Клер постучала в дверь общежития, обернулась, взглянула на девчонку. Прежде у нее создалось впечатление, что Гвен хотела поехать в Европу с отцом и мачехой, теперь она была далеко не уверена в этом. Эта девочка-переросток совсем не походила на ребенка, мечтающего совершить трансатлантическое путешествие. Нет, скорей она напоминала ребенка, которого спешно отправляют к дальним родственникам, потому как атмосфера в родном доме для нее неподходящая. Что, как догадывалась Клер, недалеко от истины. На секунду она почувствовала даже нечто отдаленно напоминающее сочувствие. А затем вдруг вспомнила, какое необычное событие предопределило их встречу. Ведь мать Гвендолин стреляла в ее отца. Почему? Почему именно на поле для гольфа в Бэк-Бей? Почему именно у одиннадцатой лунки?…

Клер вдруг ощутила неприятное, почти тошнотворное чувство страха. Страх угнездился где-то глубоко в животе и не покидал. Вряд ли она избавится от него до тех пор, пока не вернет дочь отцу.

С тихим мелодичным звоном загорелся знак “пристегните ремни”, и двигатели самолета взревели. Клер выглянула из иллюминатора, на взлетной полосе и поле за ней залегли длинные вечерние тени. В салоне рассаживались пассажиры, по проходам сновали стюардессы, следили затем, чтобы все пристегнулись, проверяли, надежно ли уложен багаж.

– Я не собиралась красть, – в пятый раз, наверное, пробурчала Гвен.

– Но ведь ты уже выходила из магазина, – тоже в пятый раз заметила ей Клер.

– Я как раз собиралась за них заплатить.

В ожидании посадки они заглянули в бутик при аэропорте, и Клер вдруг с ужасом заметила, как Гвендолин сунула в рюкзак пару серебряных сережек.

– В следующий раз, когда будешь в магазине, – сказала Клер, – советую держать все покупки в руке или в корзине и в конце, у кассы, выложить их на прилавок.

Произнесла она все это более нравоучительным тоном, нежели намеревалась. Вздохнув, она попыталась сменить тон; похоже, Гвен все больше заводилась от ощущения несправедливости и непонимания.

– Ладно, чтобы закончить с этим неприятным разговором раз и навсегда, – сказала Клер, – я готова принять твою версию о том, что ты просто забыла, что положила сережки в рюкзак. Но если б я позволила тебе выйти за дверь, тебя бы сразу задержали и мы опоздали бы на самолет, а я никак не могла этого допустить. Ну что, забыли, проехали?

Гвен не ответила, но надулась и сердито сопела, и настроение Клер от этого не улучшилось. “Вот почему я предпочитаю жить одна”, – подумала вдруг Клер. Чувства и переживания других людей порой бывают просто невыносимы.

Она развернулась в кресле и оглядела салон, вернее вторую его часть, через раздернутые шторы. Самолет был полон лишь наполовину. Они с Гвен летели в бизнес-классе, место Клер у окна справа, у Гвен – возле прохода. Черные кожаные кресла с высокими спинками стояли здесь свободно в несколько рядов. Они откидывались и превращались в шезлонги, а на полу были удобные приступки для ног. Совершенно очевидно, что Эдвард Фрай человек не бедный. Два билета первого класса до Италии, приобретенные за неделю до вылета? Должно быть, они стоили целое состояние.