Четвёртая четверть - Инна Тронина

Всё-таки нужно было Андрея о жене спросить, о детях, о мачехе с отцом. И внук у Андрюшки есть — это же чудо! Но, с другой стороны, подобные разглагольствования выглядели бы издевательскими. Человек в тюрьме сидит, а ему душу травят!

Теперь и перед Ликой придётся извиняться до утра. Сам сагитировал их с Лёнькой съездить в компьютерный супермаркет «ASCOD», в начало Каменноостровского проспекта. Сын свою «девятку» пригнал. Не на служебном же автомобиле ехать по личным делам. Весь день себе поломал, бедняга. А Лика тем временем слушала, как благоверный трубку швыряет.

Теперь придётся в одиночестве себе ноутбук выбирать. Не хватит совести заикнуться о нём при домашних. Жена и сын, безусловно, подумают, что у отца воз проблем на службе. Он не всегда может заранее знать, что произойдёт в течение дня. Но ведь мог бы объяснить ситуацию по телефону, не заставляя домашних волноваться, воображать всякие ужасы.

— Товарищ генерал, Николаев с той девушкой, Оксаной Бабенко, прибыли, — доложила Марина.

— Оформи им пропуска, и быстро сюда.

Захар едва успел влить в себя чай, как загудел селектор. Марина выполнила приказ молниеносно. Генерал назад клавишу.

— Пришли?

Странно, но впервые за всё время знакомства ему не хотелось видеть Николаева. А ведь Горбовский часто называл его своим третьим сыном. Наверное, потому, что он соврал, полностью изменив тем самым смысл показаний. И, следовательно, до неузнаваемости исказил картину случившегося. Непреклонный поборник справедливости и законности, Санька не нашёл ничего лучше, чем сводить счёты с воображаемым противником руками правоохранительных органов. Лучше бы морды друг другу набили, устроили разборку в укромном месте.

Кроме того, Санька себя вообще странно ведёт. Андрея явно «топит», а того убийцу выгораживает. Самосуд какой-то затерял, да не простой, а с выкрутасами. Хочет, чтобы расправа законным возмездием выглядела со стороны. Умён ты, Саня, не отнимешь…

— Да, они ждут в приёмной.

— Пусть заходят.

Горбовский поспешно промокнул носовым платком лицо, уселся поудобнее, боясь снова вызвать боль под лопаткой. У сердечников со стажем на такой случай всегда имеется под рукой аптечка. Но Горбовский ещё днём не предполагал, что в восемь часов вечера ему потребуется валидол.

Секретарша быстро прощёлкала каблучками по паркету приёмной, открыла дверь и посторонилась. Горбовский увидел сначала Сашу Николаева. Тот опирался на толстую палку, сутуля спину под вязаной курткой. Брюки его обвисли на коленях. Высокие, кремовые спортивные ботинки были забрызганы грязью. К носку правого прилип жёлтый берёзовый лист. С обидно поседевших волос Саши текло, словно он добирался сюда пешком и без зонта.

Притемнённые, запотевшие очки закрывали глазной протез и многочисленные шрамы на лице. Горбовскому казалось, что Николаев его не видит. Надо было очки протереть ещё в вестибюле или в приёмной. Наверное, Санька очень волнуется. Он два дня назад выписался из больницы, жил теперь на Васильевском. Наверное, взял такси, потому машину водить не мог.

Оксана Бабенко прилетела из Москвы, куда приехала навестить сестру и племянника. Она уже знала о том, что Озирский арестован, и очень хотела похлопотать за бывшего шефа, а теперь ещё и своего родственника. Оксана никак не могла допустить, что Андрея могут расстрелять, или дать ему двадцать лет лагерей, как предсказывал Николаев.

Проведя в Москве только сутки, Оксана выехала в Петербург. Здесь её ласково встретил Саша Николаев. О его роли в аресте Андрея Оксана ничего не знала, и потому полностью доверилась давнему поклоннику. Именно от него молодая женщина ждала помощи, поддержки и сочувствия. Она никогда не была любовницей Озирского, но маленький племянник связал их накрепко.

Николаев вчера позвонил домой Захару и предложил устроить встречу с очень интересным человеком. Более конкретно он пообещал доложить уже в Управлении. Заинтригованный Горбовский пригласил их к себе прямо с вокзала — благо, было близко.

Генерал догадывался, что это та девушка, которой Андрей тоже предлагал устранить Ронина. И вот теперь они сумеют поговорить лично. От показаний Оксаны Бабенко зависит очень многое. Если самому Николаеву Озирский мог молоть по пьянке всё, что угодно, то обращение к третьему лицу, да ещё даме, не могло быть трёпом. Подтверди Оксана Санькины слова, придётся ему поверить. И тогда вся картина покушения на Антона Ронина кардинально изменится…

Захар прекрасно знал о том, как был ранен Николаев в последний раз, и когда именно. Более того, Александр поделился с генералом своими подозрениями относительно причастности Андрея к этому делу. Когда про то же самое толковал Озирский, Захар сопоставлял их показания. И, кстати, не нашёл ни единого расхождения.

Скорее всего, Николаев необъективен. Он любой ценой жаждет наказать своего врага. Озирский ни о чём не умолчал. Он рассказал и про ссору в офисе перед нападением на Саньку, и про чеченского боевика, которого использовал в своих целях. Да нет, не в своих! Поездка в Египет была необходима для встречи с Зубцом. А без человека, знающего арабский язык и мусульманские обычаи, имевшего в Египте друзей и знакомых, было никак не обойтись.

Андрей, конечно, как всегда, прошёл по лезвию ножа. Он продемонстрировал полнейшее пренебрежение общественным мнением, заявив, что никогда не сдал бы спецслужбам участника бандитского налёта на Будённовск. Он, видите ли, понимает мотивы, которыми руководствовались террористы. У многих из них погибли дети, жёны, родители, другие родственники. И никто никогда не убедит Андрея, что одному народу мстить за своих убитых можно, а другому — нельзя.

Точно так же не стеснялся Озирский своего участия в октябрьских событиях девяносто третьего года на стороне Верховного Совета. Он открыто признавался в ненависти к Ронину. Тема расправы всплывала во время поминок по погибшим не единожды. Но всё это вместе ещё не значило, что к подрыву автомобиля причастен именно Андрей.

Похоже, Озирскому доставляло наслаждение говорить правду, причём любую — даже самую горькую. И поэтому Горбовский не мог ему не верить. Андрей превращал обмен компроматами в настоящую дуэль, и часто выходил победителем. Из-за этого многие конфликты гасились в зародыше. Обезоруживающая откровенность Озирского не знала пределов. Он обязательно сознался бы в чём угодно, в том числе и в подготовке покушения, если бы она имела место.

«От своих грехов, включая детей, не откажусь никогда, — говаривал Андрей, — но не нужно вешать на меня чужие. Не стоит держать меня за придурка. Лучше договориться — к взаимной выгоде…»

— О-о, здравствуйте!

Горбовский искренне улыбнулся. Он угадал в девушке, прибывшей с Николаевым, свою землячку — украинку. Оксана была закутана в тёмную длинную шаль с витиеватым узором, под которой виднелся тёмный хиджаб*. Ни одна прядка волос не выбивалась наружу. Ясные, светлые глаза под бровями, похожими на крылья ласточки, пухлые, сочные губы напомнили Горбовскому детство и юность, его первую любовь Наталку.