Смерть Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

Услышав эту историю, он, Симон, задумывается, кто они, эти «люди», принесшие Дон Кихоту моток бечевки. Не подразумеваются ли здесь люди, подобные ему, Симону?

Другая история посвящена Росинанту.

Пришел к Дон Кихоту человек и спросил: Тот самый ли это знаменитый конь Росинант, который умеет считать? Я желаю, чтоб стал он моим. Какова ему цена?

Дон Кихот ответил ему: Росинанту нет цены.

Конь, способный считать, допустим, и редок, – сказал человек, – но бесценным он точно не может быть. Нет в целом мире ничего, чему нет цены.

И тогда Дон Кихот сказал: О человек, ты не целый мир видишь, а лишь меры, за коими этот мир сокрыт. Стыдись, слепец.

Эти слова Дон Кихота озадачивают человека. Покажи мне хотя бы, как этот конь считает, – сказал он.

Тут заговорил Санчо. Он ставит одно копыто рядом с другим и цок-цокает, когда «два», и цок-цок-цокает, когда «три». А теперь уходи и брось тревожить моего хозяина.

Есть у Давида и история о Дон Кихоте и деве, la virgen de Extremadura.

Привели к Дон Кихоту деву, у которой был младенец без отца.

И тогда Дон Кихот спросил у девы: Кто отец этого младенца?

Дева ответила: Не могу сказать, кто его отец, потому что я совершила половой акт с Рамоном – и совершила половой акт с Реми.

И тогда Дон Кихот велел привести Рамона и Реми. Кто из вас отец этого младенца? – потребовал он ответа.

Рамон и Реми ответа не дали, сохранили молчание.

Тогда Дон Кихот сказал: Пусть принесут лохань, наполненную водой, – и принесли лохань, наполненную водой. Тогда Дон Кихот распеленал младенца и уложил в воду. Пусть отец ребенка сделает шаг вперед, – сказал он.

Ни Рамон, ни Реми шага вперед не сделали.

Тут младенец погрузился под воду, посинел и умер.

Тогда Дон Кихот сказал Рамону и Реми: Горе вам обоим; деве: Горе и тебе.

Когда история Давида о деве из Эстремадуры подходит к концу, дети стоят молча, совершенно растерянные. Ему, Симону, не терпится возразить: Если у этой юницы был половой акт, она не может быть девой. Но нет, он прикусывает язык и голоса не подает.

Есть и история об ученом-математике.

В своих странствиях Дон Кихот наткнулся на собрание грамотеев. Ученый-математик показывал, как можно измерить высоту горы подручными средствами. Воткните в землю палочку высотой в один ярд, – сказал он, – и следите за ее тенью. Когда тень от палочки станет в один ярд длиной, нужно измерить тень от горы. И вот: длина той тени сообщит вам высоту горы.

Грамотеи все вместе зааплодировали ученому и его находчивости.

И тогда Дон Кихот обратился к ученому. Тщеславец! – сказал он. – Неужели не известно тебе, что писано: тому, кто не взошел на гору, не узнать ее высоты?

И поехал Дон Кихот своей дорогой, презрев грамотеев, а грамотеи меж тем посмеивались себе в бороды.

– Ты нам так и не рассказал, что стало с белым конем, у которого крылья, – говорит малыш Артемио, – с тем, который улетел в небеса. Он вернулся к Дон Кихоту?

Давид не отвечает.

– Мне кажется, он вернулся, – говорит Артемио. – Он вернулся и подружился с Росинантом. Потому что один умел танцевать, а другой умел летать.

– Цыц! – говорит Дмитрий. – Ты не видишь разве, что наш юный владыка размышляет? Имей побольше уважения и придерживай язык, когда владыка думает.

Дмитрий все чаще называет Давида юным владыкой. Его, Симона, это раздражает.

Гибель ягненка и на Инес оставила свой отпечаток. К самому ягненку она безразлична. Беспокоит ее то, что она проспала смертоубийство.

– А если б у Давида случился приступ? – говорит она. – Вдруг я ему нужна, а сама сплю?

– Никто не может весь день работать в магазине, а потом все ночь не спать, – отзывается он, Симон. – Давай ночные дежурства возьму я.

Они меняются ролями. Когда ватага детей уходит после обеда, он уходит вместе с ними. Ужинает дома и спит час-другой, успевает на последний автобус до больницы и отпускает Инес.

Благодаря своему влиянию на персонал в кухне – власть его в больничных стенах кажется беспредельной – Дмитрий обеспечивает Давиду сливочную кашу на завтрак, картофельное пюре с фасолью на вечер.

– Ничто не чересчур для юного владыки, – говорит он, нависая над Давидом, смотрит, как тот ест, хотя ест Давид, как птичка.

Всем поголовно медсестрам Дмитрий не нравится, и его, Симона, это не удивляет. Когда Дмитрий появляется в отделении, сестра Рита взбрыкивает сильнее прочих, не отзывается, если он обращается к ней. С ним вроде бы ладит лишь учительница, сеньора Девито. Он, Симон, все увереннее считает: между этими двоими что-то есть. По спине мурашки. Что притягивает ее к мужчине, о котором известно, что он убийца?

Он прекрасно знает, что Дмитрий у него за спиной насмехается над ним как над «разумным человеком» – человеком, чьи страсти всегда подвластны ему. Каким был бы мир, если бы все мы подчинились закону разума? – спросил Дмитрий как-то раз и сам себе ответил: – Мир скучный, воистину скучный. Он, Симон, сказал бы так: Может, и скучный, но все равно такой лучше мира, где правит страсть.

Лекарства, которые мальчику дают с вечерней едой, должны подавлять приступы, погружать в глубокий сон. Глухой ночью он иногда просыпается и дремотно улыбается.

– У меня сны, Симон, – шепчет он. – Мне снятся сны, даже когда глаза у меня открыты.

– Это хорошо, – шепчет он, Симон, в ответ. – Спи дальше. Про сны расскажешь мне утром. – И под голубым светом ночника он, Симон, держит руку у мальчика на лбу, пока Давид не засыпает.

Время от времени мальчик полностью в сознании, и можно поговорить.

– Симон, когда я умру, вы с Инес сделаете ребенка? – бормочет мальчик.

– Нет, конечно же. Во-первых, ты не умрешь. Во-вторых, у нас с Инес нет такого чувства друг к другу – такого, от которого рождаются дети.

– Но вы с Инес можете совершить половой акт, да?

– Можем, но у нас нет на это желания.

Долгая пауза, мальчик осмысляет. Когда подает голос, он еще слабее.

– Почему я должен быть тем мальчиком, Симон? Я никогда не хотел быть тем мальчиком с таким именем.

Он, Симон, ждет продолжения, но мальчик засыпает. Положив голову на руки, он тоже засыпает – неглубоко. Вдруг с первым светом утра доносится птичья песня. Он, Симон, идет в туалет. Когда возвращается, мальчик уже проснулся, лежит, подтянув колени к подбородку.

– Симон, – говорит он, – меня призна́ют?

– Признают? Признают как героя? Конечно. Но сперва надо натворить дел – таких, чтоб люди тебя запомнили, и дела эти должны быть хорошими. Ты видел, как Дмитрий попытался стать знаменитым, вытворив дурное, и где теперь Дмитрий? Забыт. Не признан. Тебе нужно вершить хорошие дела, и тогда кто-нибудь сочинит о тебе книгу, где опишет твои многочисленные подвиги. Вот как это обычно бывает. Так признали Дон Кихота. Если бы сеньор Бененгели не возник и не написал книгу о его делах, Дон Кихот так и остался бы просто сумасшедшим стариком, который ездит по округе на коне, никем не признанный.