Смерть Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

– Поразительно! И почему, как ты думаешь, сеньора называет все это несуразным?

– Она говорит, что звезды сделаны из камня и светиться не могут, а могут только отражать. Она говорит, что звезды не могут быть числами, потому что математика. Она говорит, что, если б все звезды были числами, Вселенная была б забита камнями и для нас места не осталось бы, и мы бы не смогли дышать.

– И что ты ей на это ответил?

– Она говорит, что мы не можем отправиться жить на звезды, потому что там нет еды и нет воды, звезды мертвые, это просто камни, плавающие в небе.

– Если она считает, что звезды – просто мертвые камни, чего же она тогда хочет вытащить тебя на улицу ночью, чтобы на них смотреть?

– Она хочет рассказать мне про них истории. Думает, что я малыш, который ничего, кроме сказок, не понимает. Идем?

Они возвращаются. Дмитрий сажает мальчика в инвалидное кресло и выкатывает в коридор.

– Идем! – говорит учительница. Он, Симон, и Инес следуют за ней по коридору на улицу, на лужайку, пес трусит за ними.

Солнце уже село, начали проступать звезды.

– Начнем вон оттуда, с восточного горизонта, – говорит сеньора Девито. – Видишь ту большую красную звезду, Давид? Это Ира, названа в честь древней богини плодородия. Когда Ира сияет, как уголек, это знак, что грядет дождь. А вон те семь ярких звезд видишь, слева, а посередине четыре поменьше? На что они похожи, как думаешь? Какую картинку ты видишь в небе?

Мальчик качает головой.

– Это созвездие Урубу Майор, Большой Стервятник. Видишь, как с приходом ночи он распахивает крылья все шире и шире? А клюв вон там видишь? Каждый месяц, когда Луна темнеет, Урубу пожирает все блеклые мелкие звезды вокруг себя, до каких дотянется. Но когда Луна вновь крепнет, она заставляет его вытошнить все звезды. И так оно продолжается месяц за месяцем от начала времен.

Эль Урубу – одно из двенадцати созвездий на ночном небе. Вон там, ближе к горизонту, – Лос Гемелос, Близнецы, а вон там – Эль Троно, Трон, на четырех ногах и с высокой спинкой. Некоторые говорят, что созвездия повелевают нашей судьбой – в зависимости от того, где они были в тот миг, когда мы вступили в эту жизнь. То есть, например, если ты прибыл под знаком Близнецов, тогда история твоей жизни будет историей поиска твоего близнеца, того, кто тебе назначен судьбой. А если под знаком Ла Писарры – Скрижали, тебе предстоит выдавать наставления. Я прибыла под знаком Ла Писарры. Может, поэтому стала учительницей.

– Я собирался быть учителем – перед тем как начал умирать, – говорит мальчик. – Но я ни под каким знаком не прибыл.

– Мы все прибываем под каким-нибудь знаком. В каждый миг времени то или иное созвездие правит небесами. В пространстве могут быть прорехи, а во времени – нет, таково одно из правил Вселенной.

– Мне не обязательно находиться во Вселенной. Я могу быть исключением.

Дмитрий стоит у кресла молча. Но тут заговаривает.

– Я предупреждал вас, сеньорита: юный Давид – не такой, как мы. Он из другого мира, возможно, даже с другой звезды.

Сеньора Девито весело смеется.

– Я забыла! Забыла! Давид – наш гость, наш зримый гость с незримой звезды!

– Может, на небе не двенадцать созвездий, – говорит мальчик, пренебрегая насмешкой. – Может, есть всего одно созвездие, просто вам его не видно, потому что оно слишком большое.

– Но тебе его видно, да? – говорит Дмитрий. – Каким бы большим ни было, тебе его видно.

– Да, мне видно.

– И как оно называется, юный владыка? Каково имя у этого единого большого созвездия?

– У него нет имени. Его имя грядет.

Он, Симон, поглядывает на Инес. Губы у нее поджаты, она осуждающе хмурится, но не произносит ни слова.

– У птиц есть свои карты неба, со своими созвездиями, – говорит сеньора Девито. – Они с помощью своих созвездий выстраивают полет. Преодолевают громадные расстояния над океаном без всяких ориентиров в нем, но все равно знают, где они. Хотел бы ты быть птицей, Давид?

Мальчик молчит.

– Если б у тебя были крылья, ты бы уже не зависел от своих ног. Не был бы привязан к земле. Был бы свободным – вольным существом. Тебе бы хотелось так?

– Мне уже холодно, – говорит мальчик.

Дмитрий снимает с себя куртку санитара, набрасывает на Давида. Даже в смутном свете видны густые темные волосы, укрывающие грудь и плечи Дмитрия.

– А как же числа, Давид? – спрашивает сеньора Девито. – Помнишь, у нас на днях был урок, посвященный числам, и ты нам рассказывал, что звезды – это числа, но мы тебя не поняли, то есть поняли не до конца. Мы не поняли, да, Дмитрий?

– Мы силились своими умами, но понять не смогли, это оказалось выше нас, – сказал Дмитрий.

– Расскажи нам о числах, которые ты видишь, когда смотришь на звезды, – говорит сеньора Девито. – Когда ты смотришь на Иру, красную звезду, например, какое число возникает у тебя в голове?

Настал черед Симону вмешаться. Но не успевает он открыть рот, берет слово Инес.

– Думаете, я не вижу вас насквозь, сеньора? – цедит она. – Вы делаете милое лицо, изображаете невинность, но сами все время насмехаетесь над ребенком – и вы, и этот человек. – Она сдергивает куртку Дмитрия с плеч мальчика и в ярости швыряет ее в сторону. – Стыдитесь! – В сопровождении Боливара она устремляется прочь, толкая перед собой кресло по бугристой лужайке. В лунном свете он, Симон, успевает глянуть на мальчика. Глаза у него закрыты, лицо расслаблено, на губах – удовлетворенная улыбка. Он выглядит младенцем у груди матери.

Ему полагается двинуться следом, но он не может не позволить и себе вспышку гнева.

– Зачем смеяться над ним, сеньора? – спрашивает он. – И ты туда же, Дмитрий. Зачем называть его юным владыкой и кричать ему вслед «Слава!»? Ты считаешь, это смешно – потешаться над ребенком? У тебя что, нет ни единого человеческого чувства?

Отвечает Дмитрий.

– А, да ты заблуждаешься во мне, Симон! Зачем мне насмехаться над юным Давидом, когда лишь в его власти спасти меня из этой адской пропасти? Я зову его своим владыкой, потому что он и есть мой владыка, а я его покорный слуга. Все вот так просто. А ты сам? Он же и тебе владыка, и разве сам ты не в своей собственной адской пропасти, разве не вопиешь ты оттуда, чтобы тебя спасли? Или ты решил держать рот на замке и жать на педали велосипеда своего в этом захолустном городке, пока не осядешь в доме престарелых со своим похвальным листом за хорошее поведение и с медалью за достойную службу? Безупречно прожитая жизнь тебя не спасет, Симон! И мне нужно, и тебе, и Эстрелле, чтобы явился кто-то и встряхнул нас новым ви́дением. Не согласна ли ты, любовь моя?

– То, что он говорит, правда, Симон, – произносит сеньора Девито. Подбирает куртку Дмитрия оттуда, куда ее бросила Инес («Надень, amor, простудишься!»). – Я готова за это поручиться. Дмитрий – самый приверженный последователь Давида в целом свете. Он любит его всем сердцем.