Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг

И примерно с того момента жду, когда он мне ответит.

Джейкоб

– С тобой все в порядке? – спрашивает Артур, откусывая кусок тоста с сыром, отчего крошки падают на пол.

– Да, – раздраженно отвечаю я.

– Ты злишься, – замечает он. – Почему ты злишься?

– Я не злюсь.

– Нет, злишься.

Я поворачиваюсь к брату спиной, и становится тихо, только время от времени слышно, как он откусывает и жует свой тост. Такой похрустывающий звук, который постепенно затихает.

– А как там дела у Луизы?

Чего и следовало ожидать. Деликатности у моего брата, как обычно, ноль.

– Почему ты спрашиваешь?

– Да так, просто. – Я не верю ни секунды. – Ну, так как у нее дела?

– Без понятия, – говорю я и достаю из холодильника лосось.

– Момент. Она ночевала у нас в пятницу, и с тех пор вы не списались?

– Нет. И что? – Ложь. По правде говоря, она написала. Но я не ответил.

– Почему? – спрашивает Артур.

– Почему что? – спрашиваю я в ответ.

– Почему вы не списались? У меня сложилось впечатление, что она тебе нравится.

– А у меня сложилось впечатление, что это не твое дело.

– Ой-ой.

Дверь кухни открывается, и наш разговор заканчивается. Щеки Джулии, одетой в махровый халат, раскраснелись, а голова обмотана полотенцем.

– Ну что, – усмехается Артур, – накупалась?

– Накупаться невозможно, – говорит она.

– А вот и нет, возможно, – он берет ее за руку. – Кончики твоих пальцев похожи на изюм.

– Потому что я должна использовать возможность накупаться впрок, ведь у меня нет ванны.

– Конечно, у тебя есть ванна, – говорит он и встает. – У нас в квартире.

Я отворачиваюсь, как будто увидел слишком интимный момент. И почему-то это именно так, ведь большинство женщин мой брат обычно только доводит до двери. Если вообще доводит. Они не остаются. И не принимают ванну. Они приходят лишь на пару часов, а потом уходят. Этот Артур – какой-то новый.

– Что ты там готовишь? Пахнет вкусно, – спрашивает Джулия, которая внезапно оказывается рядом и заглядывает мне через плечо.

– Будда-боул[6], – говорит Артур таким тоном, что мне больше всего хочется его ударить. Не все в нем ново.

– Хм, – произносит Джулия. – Я такого не знаю. Что это?

– Настоящая еда, – отвечаю я, коротко кивая на Артура и его скучный сырный тост, а затем снова перевожу взгляд на нее. – Тоже хочешь?

– С удовольствием.

– Эй, – говорит мой брат, – мне ты не предлагал.

– А зачем? У тебя же есть твой тост.

– Есть-то есть, но разве ты сам не сказал, что это не настоящая еда? Ты ведь не хочешь, чтобы у меня появились симптомы дефицита питания?

Против воли я улыбаюсь и, качая головой, достаю из шкафа над раковиной еще две миски. А потом мы втроем стоим на кухне, готовим еду и разговариваем. Играет музыка, пахнет лососем, лимоном, укропом и картофелем.

Все кажется идеальным. Но чего-то не хватает.

Или кого-то.

Луиза

Каждые две недели я уезжаю к отцу. Это нормально, когда родители разводятся. Каждый раз ты бросаешь несколько вещей в рюкзак и отбываешь. Папа заезжает за мной – так же, как и каждую вторую субботу, – ровно в 12:15. И, кажется, в этот раз он взволнован тем, что забирает меня на выходные, не меньше, чем я. Иногда я задаюсь вопросом, зачем мы так поступаем. Ему нечем заняться со мной, а мне – с ним. За едой мы молчим, и даже когда разговариваем, то, по сути, ничего не говорим. Просто предложения и слова, лишенные смысла. Я как домашнее животное, которое он на самом деле совсем не хочет иметь, а он – просто скучный пожилой человек, который отдаленно напоминает мне моего брата, но который сам ни в коем случае не хочет о нем вспоминать. Даже о той его версии, которая заслуживает того, чтобы ее помнили.

Кристофер уже давно не бывал у нашего отца. Не знаю, кто первый отдалился, но знаю, что никто из них не хотел этого менять. Папа как-то сказал, что без Кристофера было бы проще. Без меня, наверное, тоже.

Иногда мне хочется, чтобы отпала необходимость приходить к нему, но потом я вспоминаю о тех – к слову сказать, редких – моментах, когда все было хорошо и мой отец был папой. И тогда я думаю, что в глубине души, возможно, мне все-таки будет его не хватать. Потому что, когда проходит достаточно много времени, вспоминаешь только о хорошем. Как будто ничего другого никогда и не было.

Мама говорит, что я не должна ехать к отцу, если не хочу, но, по-моему, на самом деле она очень рада, что я уезжаю туда на четыре дня в месяц. Это те четыре дня, когда ей не нужно испытывать угрызения совести из-за того, что она так редко бывает дома.

Мой отец не ужасный человек. По крайней мере, не совсем. Правда в том, что я его совсем не знаю. Так же, как и он меня. Мы как незнакомцы, тесно связанные друг с другом. Он понятия не имеет, что мне нравится или не нравится, какие фильмы я люблю смотреть или что люблю есть. Но, думаю, таких отцов много. Особенно, когда они в новых отношениях.

Его подругу зовут Марион, ей где-то около сорока, у нее нет детей, и она всегда на позитиве. «Проблемы существуют, чтобы их решать». Она пьет много чая, постоянно готовит овощи на пару и много двигается. Марион – преподаватель йоги и массажистка и действует как сильное седативное средство, из-за чего после знакомства с Кристофером чуть более года назад получила прозвище Флегмарион. Тогда я еще не знала, что «флегма» означает инерцию, медлительность, неуклюжесть, но после того, как брат объяснил мне это, тоже стала так ее называть. Придуманное мной Мари-Ом было неплохо, но у Кристофера вышло лучше.

Сама по себе Флегмарион хорошая. Она добрая и никогда не шумит. Она не убивает насекомых, даже комаров, потому что они, говорит она, в конечном счете тоже живые существа. Не знаю, в принципе ли у меня проблемы с уравновешенными людьми – для этого я знаю их слишком мало, – но неутомимое миролюбие Флегмарион каждый раз чуть не сводит меня с ума. Думаю, эта женщина могла бы заулыбать кого-нибудь до смерти, если бы захотела. Или загнать в кому своим успокаивающим голосом. Через пять минут лекции о целительной силе камней сдастся любой. Я и, правда, не понимаю, как папа это выносит. Каждый день. Добровольно. В ее присутствии замедляется все. Как цикл, который постоянно обрывается.

У моего отца и Флегмарион большой дом, полный пустых комнат, где она преподает йогу или высвобождает заблокированные чакры под гипнотическую музыку. Общей площадью сто шестьдесят квадратных метров. Каждый вдох – глоток благовоний, а воздух пропитан чаем, который пьют йоги. На темных полах лежат узорчатые индийские ковры, а в гостевом туалете, рядом со входом в дом, на стене над унитазом, красуется большой золотой узор. И когда сидишь на унитазе, то видишь его в зеркале. Одно большое «Ом».