Оберег от порочной любви - Лариса Соболева

Тори отправилась в душ, зашумела вода.

Ключ повернулся осторожно, почти не издав щелчка. Все же он был, щелчок. Сначала один, затем второй. После секундной паузы ключ вошел во второй замок, повернулся, щелкнув громче. Прошла еще минута, дверь оставалась в покое, словно тот, кто поворачивал ключи, ошибся квартирой. Но он не ошибся, а всего лишь слушал, что происходит внутри. Наконец дверь подалась, тихо скрипнув. Мужчина сделал шаг в прихожую, замер, оставив вторую ногу за порогом, всматриваясь в полумрак. Из комнаты слабо бил свет ночника, но какого-либо движения или шорохов не слышалось.

Мужчина вошел, тихонько прикрыл дверь, но не плотно, чтоб потом открыть без проблем, и начал двигаться к комнате. Он шагал абсолютно бесшумно, его руки, обтянутые перчатками, касались стены, словно он нуждался в опоре, хотя, может быть, держась за стену, легче ступать, не издавая звуков. Так он достиг дверного проема, одним пальцем отодвинул штору и заглянул в комнату.

Наталья спала на диване, свернувшись калачиком и накрывшись пледом. Она не разделась, не постелила себе постель, только принесла подушку с пледом из второй комнаты, улеглась и практически сразу провалилась, ведь набралась достаточно, чтоб не мучиться бессонницей. Но мужчина не видел ее лица – слишком низко была опущена голова, – потому осторожничал и не торопился. Убедившись, что она спит, дошел до стола, за которым поминали Алексея, остановился напротив Натальи. Нет, она не почувствовала, что некто посторонний проник в квартиру, не открыла глаз, даже не шелохнулась. Через открытую балконную дверь врывался свежий воздух, вздымая занавески, сентябрьской ночью он особенно прохладен и, заполнив комнату, дает крепкий сон. Мужчина приблизился к Наталье и чуть наклонился, заглянул ей в лицо...

Тем временем Брасов хлопнул рюмку коньяка, снял галстук, отстегнул запонки. Он и не думал, что в постели может не получиться фейерверка. Долгие годы мысленно спишь с женщиной, а потом получив эту женщину, и в ответственный момент перегорает некий механизм внутри и – все, облом, стыдоба. К счастью, сомнения его не терзали, голова была занята тем, как подступиться к Тори, с чего начать. Она ему не помощница, самой неловко, хотя идея «встретиться в неформальной обстановке» принадлежит ей. Брасов не осмелился бы столь откровенно предложить переспать. Но как дошло до дела, ей неловко! Никогда бы не подумал.

Появилась Тори в розовом халате, забралась в кресло, закурила. Брасов рванул в ванную, облился холодной водой и поспешил назад. Не сбежала. Но как только увидела его, залилась смехом, хохотала, запрокинув голову и сотрясаясь всем телом.

– Что смешного? – протянул Брасов обиженно.

– Халат... на тебе не сходится... И обтянул...

Похолодев, Брасов кинул взгляд вниз – зря запаниковал, нижняя часть закрыта, он тщательно подпоясался, а что до верхней... так не сошелся халат на груди.

– Маловат, – пожал он плечами. – Ничего смешного.

– Ой, прости, Юрка, – успокаиваясь, сказала Тори. – Это глупо... смеяться... не буду. Я захмелела, мне все кажется смешным... глупым... нелепым. Юрка, между нами нет... ну, это... когда нахлынет и люди дуреют. Страсти нет, поэтому мы какие-то... недоделанные.

– Это у тебя страсти нет.

– Ах есть? Тогда идем. – Тори подскочила, двинула в спальню, остановилась. – Юра, давай сначала просто полежим... м... привыкнем.

– Хорошо. Ну, иди, иди.

Подошли к кровати с разных сторон. Не сговариваясь, откинули одеяло и уставились друг на друга. Опять чертова неоправданная пауза.

– Что не так? – спросил Брасов.

– Свет. При свете мне будет несколько... Выключим?

А это с удовольствием. Не ложиться же ему голым, его «дивная» фигура – символ великой любви к хлебу насущному (с маслом) не доставит удовольствия Тори, а в темноте все кошки одной масти – невидимой. Оба нажали на выключатели настольных ламп, она скинула халат и легла на самом краю, укрывшись до подбородка. У Брасова вышла заминка, халат-то он еле натянул на мокрое тело, теперь стаскивал, выворачивая наизнанку. Фу-ух, стащил, бросил на спинку, залез под одеяло и замер.

Тишина... как в реанимации. Или в морге. Надо было телевизор включить, чтоб вякал, или музыку, чтоб фон создавала, сетовал про себя Брасов. Интересно, долго так лежать? В кино это здорово показывают: разделись, легли и готово, кажется, чего уж проще.

– Юр, тебе не холодно? – поинтересовалась Тори, а он думал, она уже сон видит.

– Под одеялом – с чего бы? – проворчал он.

– А я облилась холодной водой, теперь мерзну.

Как похоже: и Брасов облился холодной водой, остужаясь до способности контролировать себя. Он не верил, что Тори отважится на секс с ним, в последний момент убежит с извинениями, что же ему тогда останется – рвать зубами занавески в номере? Но леди замерзла, Брасов переместился на середину, предложил:

– Двигай ко мне, я теплый. – И придвинулась. Он просунул руку под нее, обнял за плечи. – Правда, дрожишь. Ты... ты в чулках?!

– Ну, да. В них женщина сексуальней.

– Так темно же, не видно.

– А воображение? – И вдруг на нее снова накатил приступ смеха. – Ой, Юрка, какие мы с тобой идиоты. Оба. Конченые. Безнадежные.

– Не спорю.

Внезапно начала хохотать, внезапно прекратила:

– Жизнь проходит. Невесело проходит, хотя... не в веселье дело. Не хватает главного... а что это такое – главное, не знаю. Представляешь? Только знаю, что оно должно быть. Но его нет. И у тебя нет, у Лешки не было, из наших ни у кого нет.

– Будет. – Под сурдинку он целовал ее пока только в висок, голову, нос. Свободная рука смелее ползала по телу, натыкаясь на проклятое белье. – И чего мы мнемся, однажды у нас случилось, помнишь?

– Помню. Но так хочется чего-то необыкновенного...

– Какие наши годы, Тошка, все еще впереди.

Тошка? Никому не позволяла себя так называть, тем не менее Юрка Брасов, которого она знала с пятого класса, произнес это друрацкое имя по-особенному, нежно. А что плохого в простецком обращении? Давным-давно ее повело на вычурности, быть не такой, как все, даже в мелочах, она создавала внешнюю атрибутику, но, по сути, была и есть как все. Заблуждаются на свой счет прямоходящие бараны, коих большинство, а у Тори достаточно здравого смысла, чтоб пересмотреть вчерашний день и послать его к черту. Во всяком случае, уже сейчас она, переступив через внутренние барьеры, не испугалась и не пожалела об этом. На ее долю не досталось ни трогательной или страстной любви, ни надежной дружбы, она сама себе приятна, умела и умеет поставить умников на место, сказать остроумную колкость, а в сущности одиночка. До недавних пор Тори не то чтоб устраивало ее положение, но было терпимо, бывает ведь и хуже, а сейчас... Сейчас Юрка Брасов целовал ее губы, что не вызвало отвращения, напротив...