Петля - Роман Сенчин

Олег сумел вспомнить сейчас одного:

– Омон Ра.

– Во-первых, не Омон, а Амон… И что это за бог – Амон?

– Солнца?

– В итоге – да… когда добавилось «Ра»… Но это позже… Сейчас не об этом… Во времена Аменхотепа Третьего и до него Амон был богом небесного пространства, воздуха. И в эпоху Восьмой династии стал главным государственным богом. Пик поклонения ему приходится как раз на время правления Аменхотепа Третьего.

В висках у Олега закололо. Хотелось потереть их пальцами, но он боялся шевелиться.

– А после пика, как известно, происходит спад. И этот спад в отношении к Амону оказался настолько резким, что только диву даёшься… Ведь вы привыкли мерить древнюю историю столетиями, вам кажется, время тогда текло медленно, процессы происходили постепенно. А тут – события трёхтысячелетней давности можно проследить чуть ли не помесячно… Ну, или если не проследить, то представить. Вы ведь, – увлечённость в голосе преподши сменилась иронией, – потенциальные художники слова здесь собраны. Так что представляйте, домысливайте, живописуйте. А вам лишь бы… Ну ладно, – остановила себя. – Итак, умирает Аменхотеп Третий, и фараоном становится его сын Аменхотеп Четвёртый.

Олег всё же не выдержал и потёр виски.

– Слушайте, слушайте, знания лишними не бывают… На первых порах Аменхотеп Четвёртый поклоняется, как и его предшественники, в первую очередь Амону… Кстати, у египтян был монотеизм или политеизм?

«Моно – “один”, – мелькнуло в голове Олега. – У египтян не один стопудово… Осирис ещё, эта, Иштар вроде…»

– Политеизм, – сказал твёрдо.

– Хорошо. Хоть так… И вот Аменхотеп Четвёртый берёт и на второй год своего правления приказывает возвести в столице храм Атону, богу солнечного диска, не уступающий в размерах и пышности храму Амона. Лет через десять поклонение всем другим богам, кроме Атона, было вовсе запрещено. По сути, религия Египта стала монотеистической. Аменхотеп Четвёртый меняет имя на Эхнатон, меняют имена и все его родственники… Ещё в начале царствования он решает основать новую столицу. На голом месте, с нуля… А какой город был тогда столицей Египта?

Олег молчал.

– Мемфис или Фивы?

– Фивы?

Инна Андреевна обрадовалась:

– Верно!.. Так вот, началось строительство новой столицы – Ахет-Атона, что значит «Горизонт Атона». Город просуществовал чуть больше пятнадцати лет и после смерти Аменхотепа Четвёртого сначала был покинут правящей династией, потом остальными жителями, а потом разрушен как еретический центр. Его укрыли пески… Ахет-Атон обнаружили только в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Представляешь! Раскопки потрясли учёных. Это был совершенно необычный для древнего Египта тип города… Ладно. – Преподша словно проснулась и тяжко вздохнула. – В общем, история интересная и в высшей степени драматичная. И ничего про неё не знать и не хотеть знать… Там ведь и Нефертити участвовала, и Тутанхамон… Вот египтологи долго сомневались, что был такой фараон – Тутанхамон. До самого открытия Картером его гробницы… О ней, кстати, тоже своя история, свой сюжет… А почему не признавали? Потому что знали, что был такой фараон Тутанхатон, и потом он исчез. И появился Тутанхамон. А оказалось, что он вернул себе прежнее имя – в честь Амона. Ясно?

– Ясно, – с готовностью кивнул Олег.

– Да ничего вам не ясно. И я так рассказываю – второпях, с одного на другое… Взять хотя бы Тейю, мать Аменхотепа Четвёртого. Это такая фигура! С неё, по сути, и началось, она мужа подбила. Он с её подачи постепенно Атона вводил, а сын уж развернулся… Можно параллель с Алексеем Михайловичем провести и Петром. Отец действовал эволюционно, а сын революционно. Так ведь?

– Да, точно! – Олег всячески старался выказать интерес и согласие, хотя голова раскалывалась, тошнило от странных имён, за которыми маячили истлевшие мумии.

И сама Инна Андреевна напоминала что-то из древности: платье в виде балахона, сухое морщинистое лицо, распущенные по плечам волнистые, иссиня-чёрные волосы, похожие на парик…

– По всему огромному Египту от Нубии до низовий Нила люди соскабливают лики богов, оставляя лишь Атона; сопротивляющихся казнят, а их тела сжигают. Для египтянина уничтожение тела – самое страшное наказание, это означает, что он исчезает навсегда. Навечно!.. А потом Аменхотеп-Эхнатон умирает, и его наследник Тутанхамон, ещё совсем мальчик, возвращает народу его пантеон богов. Вернее, в разных районах были разные боги… Снова мешанина, многобожие… Эхнатона вынимают из усыпальницы, саркофаг крошат в мелкие осколки… Есть версия, что останки перенесли в Долину царей, где хоронили фараонов и их родных, а может, и сожгли как еретика… Три тысячи лет назад, а какие страсти кипели!..

Инна Андреевна замолчала, ещё раз вздохнула, тяжело и протяжно, села за стол, взяла ручку… Олег сжался от страха.

– Конечно, про Эхнатона и все эти дела писали. И Мережковский касался темы, и Томас Манн слегка, и даже Агата Кристи. А современные… Да и куда вам до таких сюжетов. – Черкнула что-то в зачётке и протянула Олегу. – До свидания.

– До свидания. – Олег не знал, благодарить или послать: «незач.» наверняка равносилен отчислению.

Вышел в коридор, глянул, увидел «зачёт». Дёрнулся, вскинул руки, сбрасывая с себя Аменхотепов, Эхнатонов и всё прочее, чуть было не заорал от радости. Голова моментом перестала болеть. Ноги понесли прочь из института.

Возле крыльца ждали Кирилл, Вася и Ванёк, однокурсники.

– Ну как, сдал?

– Сда-ал.

– Офигеть! – Вася, осиливший зачёт по Древнему миру неделей раньше, потёр руки. – Погнали бухать.

– В ЦДЛ, – добавил Кирилл. – Наведём порядок в графоманском логове.

Они частенько после лекций сидели в Центральном доме литераторов, в Нижнем буфете, где водка и закуска были более-менее по карману. Смотрели на пожилых и не добившихся славы писателей – или переживших славу – и посмеивались над ними. Иногда – громко и откровенно… На первом курсе Литературного института каждый уверен, что именно он самый талантливый, и очень скоро это поймут все остальные, пойдут публикации, книги, признание. Пусть не весь мир, но страна будет следить за каждым твоим движением…

Почти два месяца, вернувшись после каникул, Олег мучился из-за несданных экзаменов и зачётов. Учить не получалось, и он пил. С однокурсниками, ребятами с других курсов, жившими в общаге, а то и один. Сидишь, сидишь, глядя на учебники и тетради, а потом встаёшь и идёшь в магазин… Теперь же, когда гора свалилась с плеч, – завтра он гордо войдёт в деканат и бросит перед Светланой Викторовной, завучем учебной части, зачётку. Она наверняка скажет: «Надоело преподавателей мучить? Отчисляешься?» А он ответит: «Всё сдано». И ухмыльнётся криво на её изумление.

Да, гора свалилась с плеч, и очень захотелось писать. Внутри давно бродили, булькали, как скисающая жижа, сюжеты рассказиков. Ими он наполнился ещё в феврале, когда ездил домой, в сибирский райцентр, и вот до сих пор не мог перекачать из себя в компьютер, перевести услышанное и увиденное в слова. Поэтому идти бухать отказался. Тянуло, реально, нутром, в комнату, за стол…