Петля - Роман Сенчин

– Ну а на хрена ж мы тебя ждали два часа! – разозлился Вася, поэт из Тамбовской области.

– Я не просил меня ждать…

– А, – отмахнулся прозаик из Самары Кирилл, – не хочет – нам больше достанется. Баблосов-то не беспредельно.

А Ванёк, переводчик из Москвы, заметил:

– Это неправильно – сданный зачёт не обмыть. Не к добру.

– Завтра обмоем, чуваки.

Они демонстративно его не услышали. Пошагали по Большой Бронной в сторону ЦДЛ. Загоготали. Может, над ним, а может, распаляя себя перед встречей со старпёрами из Нижнего буфета.

А Олег минут через сорок оказался в общаге. Его соседом по комнате был Кирилл, который наверняка сейчас вливал в себя стопку за стопкой, так что до вечера никто не помешает работать.

Разогрел на сковородке гречку, а когда она накалилась и защёлкала, вбил два яйца. Перемешал. Дешёвая и сытная еда… После обеда достал из-под матраса спрятанный ноутбук, включил. Уселся.

С какого сюжета начать? Вот с этого, простенького вроде, но душевного. Друг детства рассказал – здоровенный парнище стал, вахтовик. Курили у подъезда, он вдруг стал плачущим голосом говорить. Теперь, спустя два месяца, Олег записывал его слова:

«– Ну, у нас пересадка была в Тайге… станция такая… Обычно – самолётом, а тут на поезде отправили. И в Тайге этой пять часов надо было сидеть ждать поезда. Вообще, блин… Куда пойти – дождь, а на вокзале – ни вздохнуть, ни пёрнуть… Ну, сели мы с братаном в зале, где кассы, сожрали курицу, она уже завоняла, усосали по батлу пива, ну и покемарить решили. Я плеер включил, чтоб под “Металлику” дрёма пришла… Ну да, до сих пор “Металлику” слушаю – грамотный музон делали… Слушаю, слушаю, и тут братан пихает прям в рёбра. “Чё?” – говорю. “Вон, гля, на тебя кассирша вылупилась, придурок”. – “Где, блин?” – “Вон, из третьей”. Я – гля, вточняк, такая кассирша, вообще, такая смотрит. “Ну и чё?” – говорю и снова “Металлику” слушаю, ставни прикрыл, время тороплю. А домой охота, надоели эти поездки, вонь, хренотень. Приехать, врубить “Металлику” на всю хату, отъехать… Ну, слушаю, кемарить пытаюсь. Когда ставни устают закрытыми быть, открываю и сразу попадаю на эту из третьей. А она смотрит так устало и ласково как-то, не отрываясь. Ну, думаю, эт из-за ночи. День не спала, теперь такая мается. Братан толкает опять. “Да чё, блин?” – “Иди, – говорит, – побазарь с ней. Гля, как смотрит, прям лижет тебя”. А мы напротив касс торчим, тут пустое пространство, слева сиденья людьми забиты, справа расписание поездов. До касс шагов десять… “Да ну, – говорю. – Чё я ей?” – “Иди, придурок, потом расскажешь”. – “А чё, – думаю, – надо встать, размяться”. Встал, пошёл к расписанию. Ну, посмотрел прибытие-отбытие, надоело, пошёл к кассе, где эта сидит. Иду, смотрю на неё, а она улыбнулась и скорей лупариками в свои бумажки… Встал вот так вот сбоку и смотрю на неё через стекло. Волосы такие густые, жёлтые… ну, крашеные, но всё равно. Белая рубашка или как там… Подняла лицо на секунду – вообще! Я такой прибалдел. Лупарики… не, глаза – глаза у неё, настоящие – тёмные, яркие такие, большие, брови вот так вот, носик, ротик с губами пухлыми, подбородок кругленький, аж сразу целовать захотелось. Главное – кожа… Как теплом обдало каким-то. Приятно стало так, вообще… Ну, я стою, смотрю. Подошёл дед какой-то, билет стал покупать. Я смотрю, она там печатает, с дедом разговаривает. Голос-то не слышу, но чувствую – без нервоза. А в ушах у меня “Металлика” лирику заиграла. Вообще!.. Потом смотрю, у неё эта бирочка приколота к рубашке этой, и на бирочке или как там, короче, фамилия её – “Похлёбина Л. А.”. Я чутка не заржал. Может, фамилия и сыграла роль… Ну, дед купил билет, смылся, она на меня глянула и снова в бумажки. А я стою, “Металлику” слушаю. Побазарить бы, то да сё, все дела. Но это обломало меня – “Похлёбина”. Тёлка Похлёбина в кассе Тайги… Пошёл к братану, короче. Он щемит такой на сумках, я его разбудил, достал пива, стал пить. Братан мне: “Ну чё?” – “Ничё”. Настроенье упало, домой охота, устал вообще. “Пойду поссу”, – говорю. Он хмыкнул и снова щемить… Ну а потом уже скоро и на посадку нас пригласили. Посадка с третьей платформы – это через мост над шпалами. Бли-ин!.. Нашли вагон, в общем, затащили сумки, вышли обратно покурить. Дождя нет, ночь, тепляк, пахнет дымом дорожным. Я без плеера – надоело, башка чугунная – дышу, облегчение чувствую, что через сутки дома, кончатся наши мытарства. И тут вдруг – она. Прикинь! Она бежит по перрону. Ну, как в фильме вообще… Волосы так – в одну сторону, в другую… Увидела, остановилась, потом подошла метра на два. Мы с братаном на неё во все шары, охреневшие, а она – на меня. Смотрит, смотрит. И тут громкоговоритель, прямо по мозгам: поезд отправляется. А она стоит, золотоволосая такая, в форменной одежде своей, шея из воротника длинная, гладкая… Ну, блин, вилы, короче… И поезд пошёл. Братан уже в вагоне, орёт мне: “Давай, придурок!” А она говорит: “Счастливого пути”, – поворачивается и убегает. И вот я не пойму, что ж это было такое… Тайга эта, станция зачуханная, ночь, я небритый, на полу, она… Ну глянула, а вот прибегать к поезду… Как там поют – “Только раз бывает в жизни встреча”. Может, вточняк встреча та самая? Сначала прикалывался вместе с братаном, стебался, а теперь каждый день вспоминаю. Схватить бы её тогда и увезти. Или самому остаться. Махнуть братану и остаться. Но ведь, блин, так только в кино… Или и в жизни бывает? Один раз хотя бы… Ведь это была – она. И я для неё был – он. Но как – на вокзале, блин, среди ночи… “Похлёбина Л. А.”. Кхе… Жизнь – звиздец».

Каждый год, обычно в июле, Свирин приезжал к родителям в деревню. Сначала студентом, потом с молодой женой, потом с женой и дочками, а теперь один: дочки выросли, с женой развёлся.

Свирин и его родители не были деревенскими по рождению. Когда-то жили в большом городе, столице одной из союзных республик в Средней Азии. Но начались межнациональные конфликты, стало неуютно и тревожно, и они решили перебраться в Россию – тогдашнюю РСФСР. В то время взять и купить квартиру было невозможно, а меняться желающих не находилось, потому купили вот этот дом в сельце на юге Красноярского края, бревенчатый, с двумя комнатами и кухней, двадцать соток земли при нём. Перевезли в контейнере вещи, выписались, сдали свою благоустроенную двушку государству.

Соседи, и прежние, и новые, недоумевали, как можно добровольно сменить большой город, хорошие должности с приличным окладом на деревенское житьё, сына Игоря перевести из престижной школы в зачуханную. Но буквально через полгода Советский Союз развалился на пятнадцать отдельных стран, и таких, как Свирины, переселенцев стало множество. Правда, этим было куда хуже – многие бежали, бросив жильё со всей обстановкой, селились в съёмных квартирах, балка́х и вагончиках, искали и не находили работу, которая вдруг стала главным дефицитом. По сравнению с ними Свирины выглядели крепкой и обеспеченной семьёй.

В девяносто втором сын Игорь окончил школу и поступил в вуз, и не куда-нибудь, а в Уральский университет. В Свердловске. Хорошо учился, заодно стал заниматься предпринимательством. Купил квартиру, женился; по специальности не работал, но это, наверное, к лучшему – однокурсники получают копейки, а его неброский, мелкий вроде бы бизнес сытно кормил, позволял вывозить дочек на море. Но по крайней мере раз в год, обычно в июле, Игорь Свирин выбирался к родителям.