Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

— Как умерла Кэти?

Ник залпом осушил бокал и налил себе еще вина. Золотистая жидкость доверху наполнила бокал и перелилась через край, забрызгав джинсы Ника.

— Она убила себя.

Энни была так ошеломлена, что некоторое время не могла произнести ни слова.

— Я…

Она не могла сказать принятое в таких случаях: «Я сожалею». Эти слова были сейчас бесстрастны и неуместны. Ник, казалось, не замечал ее молчания. Или, возможно, был ей за это даже благодарен.

— Помнишь, у нее всегда быстро менялось настроение? Уже тогда она не раз была на грани срыва — по сути, всю жизнь, и никто из нас об этом не знал. По крайней мере, я не знал до тех пор, пока положение не начало ухудшаться. Чем старше она становилась, тем делалось хуже. Маниакально-депрессивный синдром. Таков был ее диагноз. Первые проявления у нее начались, когда ей исполнилось двенадцать лет, — через полгода после того, как ее родители погибли в автокатастрофе. Она могла быть очень милой, а потом что-нибудь происходило, и она начинала плакать, запиралась в чулане. Принимать лекарство она отказывалась, говорила, что у нее от лекарства возникает ощущение, как будто она дышит через слой ваты.

Голос Ника дрогнул. Он отпил вино.

— Однажды я пришел с работы раньше и застал ее в ванной, она рыдала и билась головой об стену. Услышав, что я пришел, она повернулась ко мне — все лицо в слезах и в крови — и сказала: «Привет, дорогой. Хочешь, я приготовлю тебе ланч?»

Я купил этот дом, потому что хотел, чтобы она была счастлива, я надеялся, что это поможет ей вспомнить, какой наша жизнь была раньше. Я думал, что, если дам ей дом, безопасное место, где мы сможем растить наших детей, все будет в порядке. Господи, я только хотел ей помочь…

Его голос снова сорвался.

— На какое-то время это подействовало. Мы вложили в этот старый мавзолей не только наши средства, но и наши сердца и души. Потом Кэти забеременела. Некоторое время после рождения Иззи все шло хорошо. Кэти принимала свое лекарство и старалась, она очень старалась, но ребенок оказался ей не по силам. И она возненавидела это место — отопление, которое еле-еле работало, гудящие водопроводные трубы… Около года назад она снова перестала принимать лекарство. И тогда все полетело к чертям.

Ник допил второй бокал и налил еще один. Качая головой, он негромко сказал:

— А я не понимал, к чему дело идет.

Энни не желала слушать дальше.

— Ник, если тебе тяжело вспоминать, ты не должен…

— Однажды вечером я пришел с работы с квартой сливочного мороженого и взятым напрокат фильмом и нашел ее. Она выстрелила себе в голову. Из моего табельного оружия.

Энни судорожно сжала ножку бокала.

— Ник, тебе не обязательно это говорить.

— Мне нужно. Никто другой ведь меня не спрашивал. — Он закрыл глаза и откинулся назад, опираясь на локти. — Кэти была как волшебная сказка: когда она была хорошей, то была очень-очень-очень хорошей, а когда была плохой, то тебе хотелось оказаться в Небраске.

От вина у Энни кружилась голова, но она была этому даже рада: легкое опьянение притупляло болезненную остроту его слов.

Вдруг Ник улыбнулся своим воспоминаниям.

— Она могла в один день любить меня, а на другой — даже не разговаривать со мной. Хуже всего бывало по ночам. Иной раз она меня поцелует, а то отвернется к стене. В такие ночи, если я к ней хотя бы прикасался, она начинала кричать, чтобы я убирался. Она начала рассказывать дикие небылицы, что я ее бью, что Иззи на самом деле не ее ребенок, что я — самозванец, который хладнокровно убил ее настоящего мужа. От этого я сам с ума сходил. Чем больше она отдалялась, тем сильнее я к ней тянулся. Я знал, что тем самым я ей не помогаю, но ничего не мог с собой поделать. Я все думал, что если бы я любил ее по-настоящему, то она была бы здорова. А теперь, когда ее нет, я думаю только о том, каким я был эгоистом, глупым и нечутким. Мне нужно было послушаться того врача и положить ее в больницу. По крайней мере, она была бы жива…

Энни, не задумываясь, протянула руку и с нежностью дотронулась до его лица.

— Ник, это не твоя вина.

Он посмотрел на нее с тоской.

— Когда моя жена вышибает себе мозги в нашей постели при том, что чуть дальше по коридору в своей комнате находится наша дочь, поверь мне, она считает, что это моя вина. — Он издал стон, похожий на скулеж побитого щенка. — Господи, она, должно быть, меня ненавидела…

— Ты ведь в это не веришь.

— Нет. Да. Иногда. — Когда Ник заговорил снова, у него дрожали губы. — Самое ужасное, что иногда я тоже ее ненавидел. Я ненавидел то, что она делала со мной и Иззи. Она все больше и больше напоминала мне мою мать. И где-то в глубине души я знал, что не смогу ее спасти. Может быть, я перестал даже пытаться… не знаю.

Его боль взывала к Энни, и она не могла отвернуться. Она обняла его и стала гладить так, как если бы успокаивала ребенка.

— Все будет хорошо, Ник…

Позже, когда он отстранился и посмотрел на нее, его глаза были полны слез.

— А еще Иззи, моя девочка… Вот уже несколько месяцев, как она не говорит ни слова, а теперь думает, что она «исчезает». Сначала у нее «исчез» один пальчик на левой руке, потом большой палец, а когда «исчезла» вся рука, она стала носить на ней черную перчатку и перестала разговаривать. А в последнее время я заметил, что она чаще стала пользоваться двумя пальцами правой руки, так что, наверное, пальцы и на этой руке тоже исчезают. Одному Богу известно, что она будет делать, если…

Он попытался улыбнуться. Энни видела, что он делает над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы просто говорить, но у него не получилось. Она почувствовала, что самообладание покинуло его.

— Что я могу сделать? Однажды вечером моя шестилетняя дочь спряталась под кровать, потому что испугалась шума. Она хотела пойти к мамочке и обнять ее, но, слава богу, не пошла. Потому что ее мамочка приставила к своей голове револьвер и вышибла себе мозги. Если бы Иззи в тот вечер прошла по коридору, она бы увидела кусочки своей мамы на зеркале, на подголовнике кровати, на подушке…

По небритым щекам Ника текли слезы. Его горе засасывало Энни и где-то в глубине смешивалось с ее собственной болью. Ей хотелось сказать, что все будет хорошо, что он это переживет, но слова уже не шли с языка. Ник дотронулся до ее щеки, его рука скользнула ниже, на ее шею, и он притянул ее к себе. Энни знала, что этот миг останется с ней навсегда, даже когда она захочет его забыть, он еще долго будет с ней. Позже она, вероятно, будет спрашивать себя, что же ее так тронуло: дрожащие отражения звезд в озере или, может быть, лунный свет и слезы Ника, превратившие его глаза в серебристо-лунные озера. Или одиночество, которое лежит где-то глубоко, около ее разбитого сердца холодным кубиком льда.