Люди неба. Как они стали монахами - Юлия Варенцова

– Сам момент перехода из обычного человека в монаха вы помните?

– Ну, как-то это произошло очень естественно. То есть какого-то вот буквально, чтобы сегодня я уснул, скажем, обычным человеком, а стал каким-то другим, такого, пожалуй, не было. И мне очень запомнились на всю жизнь слова нашего выдающегося иерарха – блаженнейшего Митрополита Онуфрия, он очень дружен с нашим отцом наместником, они вместе были в Троице-Сергиевой лавре чадами отца Кирилла покойного (Павлова). И он, когда меня отец-наместник постриг в монашество, как раз был здесь, у нас, в гостях. Я подошел под благословение, он был уже епископом тогда, владыка Онуфрий, и отец-наместник попросил дать ему мне какое-то напутствие такое, пожелание. Владыка задумался и говорит: «Ну, желаю тебе, чтобы с принятием образа ангельского, – и так подумал, – не потерять образ человеческий». Вот. Это мне как-то очень понравилось, это очень глубоко так было сказано. Ангельский образ – это монашество называется ангельским образом. Но мы все должны все-таки остаться еще и людьми, потому что иногда бывает, что люди как-то слишком стараются как-то от всего отстраниться, вот и появляется некая такая отчужденность. Но она такая, ну, не совсем, может быть, естественная все-таки, поэтому мы стараемся остаться прежде всего людьми, в каком-то лучшем смысле этого слова.

– А что самое сложное было в самом начале монастырской жизни? К чему приходилось привыкать?

– Привыкать, естественно, каждому монаху бывает непросто, это к послушанию. Потому что какие-то ограничения и в пище, во сне, в чем-то еще. Ну, они… тем более молодой организм быстро привыкает. А вот слушаться – это бывает непросто, потому что мы все делаем по благословению, спрашиваем, можно ли нам или нельзя. Соответственно, привыкнув уже к свободе, что мы сами все решаем, мы хозяева своей жизни, а тут вдруг – раз, и надо брать благословение на все. Это, конечно, бывало непросто.

Отсечение своей воли и послушание – очень смиряют. А так как в каждом из нас, в общем-то, гордости довольно много, то наша гордость против этого часто восстает: «Как же так? Я уже взрослый, я сам уже должен все решать, я большой, умный, сильный». А тут вдруг – раз, и оказывается, что мы, как дети, должны спрашивать. Это некий такой момент – он очень важный, очень важный, потому что этим как раз и отсекается наша гордость, и этим воспитывается в нас смирение, уже таким внешним образом.

То есть мы, внешне смиряясь, к этому потихонечку свою душу начинаем хоть как-то освобождать от груза наших, так сказать, уже страстей, ну, прежде всего, гордости.

– И сколько вы к этому шли, чтоб это принять окончательно?

– Да до сих пор еще не привык. То есть человек этому учится всю жизнь. То есть потому что, кажется, вроде бы уже столько лет в монастыре, и все так, а все равно внутри ведь… Это ведь, так сказать, наши страсти – они же не сами по себе живут, а страсти – это продолжение наших естественных черт души нашей, сил души. Поэтому, соответственно, силы эти никуда не деваются в душе. Они все равно живут, просто мы пытаемся их как бы силу направить, но уже не на страсти, а на какие-то вещи, так сказать, со знаком плюс, добрые, и поэтому… А те силы – они же все равно пытаются как-то найти себе более легкий такой путь, поэтому, конечно, борьба эта, вот эта с самим собой – она, в общем-то, у каждого на всю жизнь. У нас был один брат такой, очень был нервный, раздражительный, по жизни он такой. И вот чувствовалось, как он с собой борется. То есть у него прямо иногда искры летели, прямо себя так старался сдержать, потому что понимал, что еще чуть-чуть, и он взорвется просто. И у кого-то от природы характер более мягкий, податливый, кто-то более склонен, скажем, к послушанию, кто-то – нет. Но у кого-то другие есть свои особенности характера, то есть на что-то он более падок, кто-то нет. Поэтому, в общем, каждому приходится себя как-то смирять. И это наиболее, наверное, такое непростое и важное.

В 2015 году отца Иннокентия пригласили в экспедицию по поиску затонувших кораблей на Балтике – отслужить панихиду в память о погибших моряках Второй мировой. Случайно выяснилось, что иеромонах и сам не раз бывал на глубине.

– Так как я тоже занимался дайвингом, то, соответственно, мой интерес к этим экспедициям был очень большой. И вот ребята пригласили меня тоже поучаствовать. Соответственно, я с радостью согласился. Пришлось, конечно, еще свои навыки улучшить, подучиться, потому что уровень этих погружений очень высокий. Это технический дайвинг, требующий довольно больших, серьезных навыков. И вот несколько лет уже я с ребятами вместе ныряю, и, конечно, с большой гордостью, с радостью вижу плоды наших этих трудов, наших экспедиций. Это найденные корабли, подводные лодки, которые до сих пор считались без вести пропавшими, место их гибели было неизвестно. И вот с помощью этой всей нашей команды, трудов, такого действительно очень сплоченного, хорошего коллектива были найдены сразу несколько подводных лодок, и в том числе больших боевых кораблей, которые теперь у нас прославлены, теперь известно место их гибели. Дети, внуки экипажа были собраны на местах этой гибели, им были отданы воинские почести. Это очень действительно здорово.

– Но это действительно нужна какая-то очень высокая квалификация именно как дайвера, чтоб участвовать в таких экспедициях? Как вам удается ее поддерживать?

– Я бы даже сказал, что это высшая квалификация, потому что это очень холодная вода, практически ледяная. То есть на дне Балтики – там всегда где-то около 2 градусов.

Это большие глубины, то есть это глубины, превышающие, скажем так, 60, 80 метров, то есть это бывает и 90, и больше. Соответственно – полная темнота, потому что Балтийское море – оно довольно темное.

То есть вода в нем мутная, потому что туда впадают большие реки. И, соответственно, из-за того, что она малосоленая, то очень мутная вода. И, соответственно, это добавляет также сложности и опасности, потому что можно легко потеряться в этом огромном море, и потом кто тебя там будет искать? Это сложно. Мы считаем, что если видимость 5 метров – это очень хорошо. Очень редко бывает больше, а так в основном где-то 4–5 метров. Если видимость меньше 2 метров, то просто невозможно работать.

Мы же все-таки погружаемся ради того, чтобы сделать съемку, потому что очень важно эти корабли отснять и идентифицировать. То есть какие повреждения, как они погибали, какие есть особенности? Потому что подводные лодки, как правило, погибали от взрывов мин, но некоторые были совершенно целыми. То есть как, что произошло? И это позволяет уже потом понять именно вот эта съемка, очень важный момент.

Конечно, физическая форма нужна, потому что нагрузки все-таки физические большие, оборудование тяжелое, все, с чем мы ныряем, где-то весит больше 100 килограммов на каждого. Поэтому этот вес нужно поднять, с ним войти в воду, потом это все нужно обслужить и так далее. То есть, конечно, физическая форма нужна, поэтому какой-то минимальный набор каких-то физических упражнений, вообще какой-то подготовки нам нужно поддерживать обязательно. Скажем так, по возможности – какая-то зарядка, либо в течение дня какие-то отжимания, приседания, подтягивания, ну, классический набор, скакалка. То, что доступно в монастыре, по крайней мере. Ну, минимально, потому что, опять же, для нас нет такой задачи – быть прямо здоровыми, красивыми какими-то.