Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

перенести, много нужно и думать, и учиться, и работать. Не спеши с выводами. Помни, что наша страна нуждается прежде всего в честных и стойких людях. Будь здоров. Крепко обнимаю тебя, милый мой. Береги мать, она совсем растрепалась, и твоя история дорого обошлась ей».

Вернувшись в Петроград, Горький 8 ноября в «Новой жизни» опубликовал статью, посвященную захвату власти большевиками в Москве. Шесть дней он наблюдал, как вооруженные толпы уничтожают друг друга:

В некоторых домах вблизи Кремля стены домов пробиты снарядами и, вероятно в этих домах погибли десятки ни в чем не повинных людей. Снаряды летали так же бессмысленно, как бессмысленен был весь этот шестидневный процесс кровавой бойни и разгрома Москвы…

Я знаю, – сумасшедшим догматикам безразлично будущее народа, они смотрят на него как на материал для социальных опытов; я знаю, что для них недоступны те мысли и чувства, которые терзают душу всякого искреннего демократа, – я не для них говорю. Но – неужели обезумела вся демократия, неужели нет людей, которые, почувствовав ужас происходящего, вышвырнули бы обезумевших сектантов прочь из своей среды.

Все виденное и пережитое А.М. в эти октябрьские дни лишь еще раз убедило его, что революция без культурной основы – дикий бунт, а для большевиков Россия – лишь пешка в игре за мировую революцию. Революция не способствовала духовному возрождению человека – подвел Горький печальный итог года. Тюрьмы переполнены, на улицах бесчинствуют матросские и солдатские отряды: грабят богатые дома купцов, дворян, врачей. Расхищено имущество в Зимнем, Гатчинском и других дворцах, громят театры, на заводах рабочие начинают растаскивать и продавать оборудование. А.М. писал на страницах «Новой жизни»: «Есть очень много фактов, которые свидетельствуют о самой дикой анархии среди рабочей массы. Я знаю, что есть явления и другого порядка: например, на одном заводе рабочие выкупили материал для работы, употребив на это свой заработок. Но факты этого рода считаются единицами, фактов противоположного характера – сотни». Разграбленные, сожженные имения – «мужики развезли по домам все, что имело ценность в их глазах, а библиотеки сожгли, рояли изрубили топорами, картины изорвали». Деревенские делегаты, справляющие нужду в роскошные вазы Зимнего дворца, воровство, грабежи, голодные малолетние проститутки на улицах города… Пьяные погромы – толпы обезумевших людей громят винные погреба, напиваются до бесчувствия, разбивая головы друг другу… Большевистские газеты пишут, что это «провокации буржуев» – но это ложь. За время революции – чуть ли не десять тысяч самосудов – темная толпа творит отвратительные судилища на улицах. Изменит ли революция звериный русский быт? Да и революция ли это? Горький видит лишь «взрыв зоологических инстинктов», отнюдь не социальную революцию. Народ, по его мнению, должен еще годы и годы трудиться, прежде чем обретет свое человеческое достоинство: «Этот народ должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры. Опять культура? Да, снова культура. Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели».

Нормой новой политической жизни страны становится террор. В декабре 1917 года была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией – ВЧК. Поскольку лозунг «Грабь награбленное» стал практически индульгенцией на грабежи, создатель ВЧК Феликс Дзержинский вынужден был издать специальную инструкцию для правоохранительных органов: «Вторжение вооруженных людей на частную квартиру есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача – пользуясь злом, искоренить возможность прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишать человека свободы и держать в тюрьме, относятся бережно к людям арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти – рабочих и крестьян, и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость – пятно, которое ложится на эту власть». Как исполнялась эта инструкция – хорошо известно.

Когда 11 марта 1918 года немецкие войска приблизились к Петрограду, правительство срочно переехало в Москву. По этому поводу А.М. писал Екатерине Павловне: «Полагаю, что с переездом “власти” к вам в Москву, она не применет затеять у вас гражданскую войнишку. Уж очень соблазнительно: “буржуя” у вас – много, и все хороший, икряной буржуй, пограбить есть чего. А здесь что? Сухопарый чиновник да великие и малые князья, обладатели саженных картин, громоздкой мебели и прочих предметов, которые в карман не спрячешь, продать – не продашь, только изорвать да изломать можно. Конечно, и это удовольствие, но реалист привык совмещать удовольствие с пользой. Пограбят вас!»

На улицах Петрограда царит анархия, Горький сообщает: «Для меня ясно, что грабители, буйствующие на улицах, – самые обыкновенные русские люди… И вот именно то, что эти люди “обыкновенные” – самое страшное». Власть не в состоянии справиться с бандитизмом, царящим на улицах Москвы и Петрограда. Ограбили и раздели даже большевистских лидеров Моисея Урицкого и Петра Стучку. Да что там Урицкий и Стучка, жертвой грабителей стал и сам председатель Совета народных комиссаров – Владимир Ленин!

Вечером 6 января 1919 года члены банды Якова Кошелькова недалеко от Сокольнического райсовета Москвы остановили машину, в которой находились Ленин, его сестра Мария Ульянова, охранник Иван Чабанов и водитель Степан Гиль. В 1918 году Яков Кошельков (настоящая фамилия Кузнецов) со своей бандой наводил ужас на жителей Москвы. Банда отличалась неслыханной дерзостью и жестокостью: они расстреляли на улицах 22 милиционера и несколько сотрудников уголовного розыска и ЧК. Забрав документы убитых, они использовали их, выдавали себя за сотрудников ЧК. Под видом обыска грабили богатые квартиры и даже предприятия. На аффинажном заводе в присутствии рабочих и представителей завкома забрали золото в слитках, платиновую проволоку и деньги.

О событиях 6 января вспоминал водитель Ленина Степан Казимирович Гиль:

Мы ехали со скоростью 40–45 верст в час. Миновали Николаевский вокзал. Вдруг, немного не доезжая пивного завода, на дорогу выскочили трое вооруженных людей и закричали: «Стой!» Я решил не останавливаться и проскочить между бандитами: а в том, что это бандиты, я не сомневался. Но Владимир Ильич сказал: «Товарищ Гиль, надо остановиться и узнать, что им надо. Может это патруль?» А сзади бегут и кричат: «Стой! Стрелять будем!» – «Ну вот видите, – сказал Ильич. – Надо остановиться». Я нехотя стал тормозить. Резко открывают дверцы и кричат: – Выходи! Один из них, громадный, выше всех ростом, схватил Ильича за рукав и резко потянул его из кабины. Как оказалось позже, это их главарь по прозвищу Кошельков.