Чернильная мышь - Дана Арнаутова

Алекс прервался, поднес к губам чашку, покатал на языке пряную душистую горечь. Кофе он не любил, предпочитая чай, а вот сегодня заказал. От девочки тогда, в постели, пахло так же: горькой пряной сладостью с кофейным оттенком. Так пахло, что у него голову снесло, и неизвестно, каким чудом он смог остановиться… Нет, когда девчонка закричала – ясно. А вот потом, когда она просила… Опустив ресницы, Алекс рассматривал темную жидкость на дне чашки. Я ведь тебя не отпущу, девочка. Даже если сейчас взбрыкнешь, как норовистая и необъезженная кобылка, и уйдешь – все равно не отпущу. Разница только в условиях. Ну, давай, отказывайся.

– Что скажете, поинтересовался он вслух, опуская чашку на стол.

На тьену Маред жалко было смотреть. И в другое время Алекс бы ей непременно посочувствовал: за выданное в такой ситуации определение форс-мажора и отпаренные манжеты уродливой формы. И все она понимала, умная девочка, замечательная студентка. Понимала – и все-таки отчаянно хотела верить, что чудеса бывают. Что ей предложат мечту – и ничего не потребуют взамен.

– Хорошо…

Голос Маред сорвался. Она отпила кофе, как воды, облизнула губы и повторила:

– Хорошо… я поняла. И что взамен?

– Одно лето, – уронил Алекс. Помолчав, пояснил нарочито будничным тоном: – Сейчас начало юниуса. Если вы примете мое предложение, то проживете это лето у меня дома. Со всеми вытекающими последствиями, разумеется.

Маред молчала. Он, оценив это молчание, продолжил:

– Я не говорю, что это будет весело и приятно. Надеюсь, тьена, у вас нет романтичных представлениях о негодяях, непременно влюбляющихся в несчастных совращенных жертв. Впрочем, вы кажетесь разумной девушкой. Я не собираюсь в вас влюбляться или хотя бы жалеть. Но ничего невыносимого тоже не будет. У меня достаточно опыта, чтобы не причинить вреда в постельных играх, даже когда они далеко выходят за рамки общепринятого. И я не люблю собственно боль, мне больше нравится послушание. Так что от вас требуется только одно: слушаться и ублажать меня по первому требованию. Так, там и тогда, когда я захочу. Это будет обидно, противно и немного больно. Зато этим же летом я устрою вас к себе на работу, чтобы посмотреть, на что вы способны. Это будет та жизнь, о которой вы мечтали, когда писали десятки чужих дипломов. Прекрасное жалованье, уважительное отношение, перспективы продвижения по службе. Мне глубоко безразлично, юбку или штаны носят мои работники – я ценю ум и преданность. И если вы продержитесь рядом со мной лето, не сбежав, то станете обычным сотрудником, и я никогда не напомню вам о цене, которую вы заплатили.

Девчонка молчала. Тоскливо, безнадежно, вода пальцем по выжженным линиям на столешнице и смотря куда-то мимо Алекса невидящими глазами. Лицо ее на глазах осунулось, став совсем юным, под глазами еще сильнее проявились тени. Да, девочка, я сволочь и негодяй. Я исключительная сволочь. Если согласишься – пожалеешь. Не согласишься – пожалеешь тем более. Вывести бы тебя сейчас из этого темного прохладного зала, посадить в мобилер и прямо там, вжав в сиденье, зацеловать. До соли на губах – от крови, до соли на щеках – от слез. Чтоб дернуться не могла и не смела. Чтобы задыхалась, плакала беспомощно, а потом сама подставляла губы и смотрела пьяными глазами, как я тебе задираю юбку, стягиваю чулочки, опускаю сиденье… Что ж ты со мной творишь, девочка? Ох, лучше откажись.

– Нет, прошептала Маред.

Скомкала снова расправленную салфетку. Глянула Алексу в лицо, бледная, отчаянная и яростная.

– Нет, слышите? Ничего мне не надо…

– Слышу, – ровно отозвался Алекс. – Но это не имеет ни малейшего значения. Вы и не могли согласиться сразу. Если бы вы согласились, моя дорогая Маред, я бы отвез вас куда-нибудь в отель, развлекся, а потом выкинул, заплатив обычную таксу хорошей шлюхи.

Он улыбнулся на глазах еще сильнее бледнеющей Маред.

– Все правильно, девочка. Ты молодец. Пошлешь меня подальше в праведном негодовании, уедешь домой. На омнибус хотя бы деньги есть? Будешь все лето работать, заработаешь гроши. Может, каким-то чудом и продержишься год. Ты на отличном счету и все-таки сирота, да еще и мужа потеряла… Тебе вполне могут вернуть льготы или хотя бы снизить оплату. Закончишь обучение, найдешь работу. Может, даже, останешься на кафедре местной диковинкой. И будешь писать работы уже не для студентов, а для преподавателей и аспирантов. И всю жизнь, поверь мне, девочка, будешь ненавидеть двух людей. Меня, за то, что поманил другой жизнью, и себя.

– Нет, – обреченно повторила Маред. – Я выберусь. Сама…

– Не исключено, – безразлично пожал плечами Алекс. – Советую найти пожилого состоятельного вдовца. Непросто, но выполнимо, если обратиться к хорошей свахе. Может, тебе повезет, и муж будет не против, чтобы ты работала. Это будет куда безопаснее и приличнее, чем иметь дело со мной. Ты даже сможешь врать себе, что не продалась, а стала респектабельной женщиной.

Он усмехнулся. Достал бумажник, бросил на столешницу пару крупных купюр.

– Прости, мне пора. Но все твои «нет» сейчас неважны. Конечно, ты не могла согласиться. Я буду ждать ровно неделю. Номер моего фониля у тебя есть. Подумай хорошенько, умная девочка Маред Уинни. Это была бы честная сделка. И выгодная. Я предлагаю тебе то, что больше никто и никогда не предложит. Целая жизнь – за несколько недель. И если надумаешь – позвони.

Встав и выйдя из-за стола, он не удержался. Проходя мимо окаменевшей на стуле девчонки, наклонился, тронул теплое плечо под слегка шершавой тканью, пробежал пальцами вдоль ключицы, шепнул, наклонившись, в ухо:

– А будешь думать, вспомни, какой ты была жаркой и мокрой там, внизу. И как было бы замечательно, если бы я все решил за тебя, а ты могла просто прикинуться невинной жертвой…

Убрав руку, он ушел, не оглядываясь. На улице, где солнце после полумрака «Азимута» сияло почти до боли в глазах, прищурился, постоял минутку, поставим лицо горячим ласковым лучам. Сел в мобилер, оставленный у обочины тротуара.

В зеркало заднего вида было хорошо видно, как девчонка вышла из ресторана и прошла по тротуару совсем близко неуверенной ломкой походкой. Замерла, осматриваясь, потом медленно побрела к ближайшей остановке омнибуса, вцепившись в нелепо провинциальную сумочку из дурно выделанной кожи.

«Откажись, девочка, – холодно, ясно и почему-то очень тоскливо подумал Алекс. – Откажись, сотри мой номер. Да, я действительно могу купить кого угодно. Почти кого угодно, дело только в цене. Докажи мне, что это не так, что не все женщины продаются. Если через неделю ты не позвонишь, клянусь, я извинюсь и подарю все, что предлагал. Будет и учеба, и работа в „Корсаре“. Только откажись. Прошу тебя».

Он тронул обтянутый ягнячьей кожей руль, повернул ключ в замке зажигания и мягко тронул новенький «Элеганс» с места.

Мобилер плавно поплыл вдоль тротуара. Алекс потер пальцами виски, подумав, что поспал явно маловато для такого насыщенного дня. Пожалуй, надо позвонить секретарше и попросить перенести встречу, назначенную на конец рабочего дня. Все равно с новым клиентом что-то неладно, слишком он настаивал на немедленной встрече по совершенно пустяковому делу. А за сегодня и завтра служба безопасности проверит его и, возможно, найдет причину такого внезапного рвения. Заодно пусть продолжат копать прошлое Маред Уинни – пригодится. Что же у нее с огнем? Смерть мужа? Но там авария мобилера, а они ведь почти никогда не взрываются, если астероновый сердечник исправен…