Канон, звучащий вечно. Книга 3. Любовь на Итурупе - Масахико Симада

У меня было прекрасное настроение: я нашел себе новое развлечение в лесу. Я и Нине предложил было водки, но она сидела грустная. Я легонько ущипнул ее за щеку, а она резко отвернулась, бросив:

– Оставьте меня в покое.

– Что случилось? Почему ты сердишься?

Нина молча смотрела в пол. В ее глазах стояли слезы. Может, я чего-то не заметил? Кирилл налил мне еще водки и тактично ушел, оставив нас одних. Я терпеливо ждал, пока Нина заговорит. В ее крошечном личике – спокойно уместилось бы в ладонях – сохранялась детская настороженность. На висках сквозь кожу просвечивали голубые жилки. Казалось, в них бьется пульс ее переживаний. Я вспомнил, что когда-то видел портрет девушки с точно таким же выражением лица, как у Нины. Лет четыреста назад талантливый художник-убийца в каком-то забытом богом селении нашел девушку, привел ее к себе в студию и написал с нее портрет Юдифи с головой Олоферна в руках. Нахмуренные брови, тщательно скрываемые от чужих глаз чувства – образ с картины соединялся в моем сознании с девушкой, сидевшей напротив. Наконец Нина заметила мой взгляд и посмотрела на меня снизу вверх, продолжая хмурить брови. Выражение ее пепельно-голубых глаз поразило меня. До сих пор она никогда так на меня не смотрела.

– Что вы так смотрите?

– Любуюсь твоим изящным профилем.

– Вы заставляете меня волноваться.

– Я и сам волнуюсь, глядя на тебя, такую хрупкую и беззащитную.

– Я беспокоилась. Мне сказали, что с вами что-то случилось в лесу.

– Подумаешь, упал. Не медведь же меня задрал.

Интересно, Нину тревожило только мое здоровье? Нет ли здесь досады: услышала, что со мной что-то произошло, стала волноваться, а тут несут меня, одуревшего от конопли и в прекрасном расположении духа? Однако та напряженность, что читалась в ее взгляде, когда она смотрела на меня, похоже, говорила совсем о других чувствах.

– Почему ты так добра ко мне?

– Это вы добры ко мне.

– Ну, давай еще поспорим, кто из нас добрее. Да это не важно. Ну и натворил я дел! Теперь перед всеми в долгу: и перед стариком Эруму, и перед водителем.

– Ничего страшного, все рады вам помочь.

– Почему?

– Это остров, о котором все забыли. Россия ничего не делает для него. Одна надежда осталась – на Японию. Вот и на карте Японии он обозначен, да? Они верят, что ты сделаешь что-нибудь для будущего острова.

– Они слишком хорошо обо мне думают. Я ничего не могу.

– От тебя и не ждут чего-то особенного. Ты просто попытался узнать этот остров. Одно это уже радует их.

Чтобы скрыть смущение, я поднял налитый до краев стакан водки и поднес его к Нининым губам. Нина отвернулась, но я сказал:

– Всего один глоток, – дал ей выпить, а остальное допил сам.

Недавно начавшийся дождь усилился и громко стучал в окно.

– Я пойду. – Нина посмотрела на меня обычным взглядом, встала с места и коснулась щекой моей щеки.

Я прошептал ей на ухо:

– Куда ты? На улице дождь.

– Ну и что, все равно мне пора.

– Уже поздно. Машина не поедет. А пешком даже до старика Эруму не дойдешь. Останься.

– А что подумает Кирилл?

– Скажешь ему, что ухаживала за больным.

– Наелся конопли, напился водки – ну где ты видел таких больных? Я доведу тебя до твоей комнаты, уложу в постель и уйду.

Но мне удалось задержать Нину и после того, как мы вернулись ко мне в комнату.

– Поговори со мной еще немного. Скажи мне правду, почему ты так рассердилась.

Я не хотел ее отпускать. Но она не отвечала мне, только говорила:

– Ложитесь спать.

Наверняка собиралась уйти домой, как только я усну. Тогда я решил не спать и следить, чтобы она не сбежала. Мы боялись молчания и целый час спорили: пойду – не пушу, пойду – не пущу. Наконец, она сдалась, решив остаться у меня в комнате.

Я лег на кровать, Нина села рядом спиной ко мне. Она поглаживала меня по лодыжке, я проводил рукой по ее волосам. Вскоре она сплела пальцы своей руки с моими; я приподнялся, мне хотелось поцеловать ее. Но Нина отвернулась от меня и прошептала по-русски:

– Нет.

Я настойчиво старался поцеловать ее в губы, но она подставляла мне то щеку, то подбородок и грустно вздыхала.

– Я ни о чем не жалею. Сейчас не о чем жалеть. Но… – жалобно сказала она и нахмурилась, будто пыталась оправдаться, но ее глаза определенно говорили: «Да». Более того, казалось, она изо всех сил сдерживает себя.

«Сейчас она снимет с себя еще один защитный слой, и появится подлинная Нина», – подумал я.

– У тебя в прошлом было что-то плохое, связанное с поцелуями, и теперь тебе не нравится целоваться? – Мой вопрос застал ее врасплох и обезоружил, она с легкостью стала отвечать на мои поцелуи. А потом мы притихли, словно околдованные, и сидели, слушая шум дождя за окном. Молчание больше не пугало нас, и даже делалось неловко за слова, сказанные минуту назад. Неожиданно Нина сказала, будто во сне:

– Я сердилась не на вас, а на себя.

– Почему?

– Я должна беречь вас. Если вы умрете, это будет моя вина. Поэтому я попросила вас не умирать, когда увидела в первый раз.

Она говорила странные вещи. Да к тому же на вежливом японском, как ее учили в университете, отчего слова ее становились еще загадочней.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Простите меня. Забудьте, что я сказала.

– Можно, я еще раз тебя поцелую? – В этот раз я спросил у нее разрешения. Наверное, первый поцелуй снял все запреты, и Нина с легкостью ответила:

– Можно, – сама приоткрыла рот и робко высунула язычок.

Я вдруг растерялся, будто мне предстояло поцеловать маленького ребенка перед сном.

– Каорюша, ты, наверное, любил многих женщин.

Я не ответил ни да, ни нет, только улыбался, прищурившись. Нина привстала, убрав мою руку, на которой лежала, сняла свитер и легла ничком.

– Напиши мне пальцем на спине имена.

– Чьи имена?

Нина слегка приподняла голову от подушки и сказала, посмотрев на меня левым глазом:

– Имена всех женщин, которых ты любил.

Я спросил, для чего, но она остановила меня:

– Ты же честный человек, вот и напиши мне, – и опять уткнулась лицом в подушку.

Я решил сделать как она велит. В конце концов, что тут такого? Только бы она не начала снова говорить какие-нибудь глупости – с нее станется.

Для начала я написал японское имя, которое я дал Нине, – Юкико. Если я напишу его много раз, Нина его узнает. Но она вряд ли отгадает имя Кирико. Имя матери, которая родила меня и ушла в иной мир, так и не успев отдать мне всю свою любовь. И я тоже не смог поделиться с ней всей предназначенной для нее любовью. Сын, рано потерявший мать, будет вечно тосковать по ней. Встречая женщин, он будет вглядываться в каждую: что у нее за спиной? Не стоит ли там призрак его матери? Наверное, у Нины за спиной его нет.