Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова

уяснял для себя, прежде чем находил для него правильное название. Вернее, так: когда название вдруг появлялось, он, дернув плечом, его опознавал – как нечто, давно и прочно знакомое, но до поры до времени выступавшее под аватаром. Иногда слабым, даже ему под силу сладить, крикнув ей в ответ что-нибудь злое: «Сама убирайся, злая мачеха!»; иногда мощным, могучим, ему казалось, неодолимым. Как бабкино: «Нельзя».

В детстве этот могучий аватар караулил границы парка Победы, за которые он не вправе заступать, как ни злись, ни топай ногами (потом-то смирился, уже не топал), – и ведь не спросишь: «Почему?» – бабка все равно не ответит. Надо затаиться, ждать, следить за ее лицом. Будто она не злая немощная старуха (вечно что-нибудь у нее болит и ноет), а сосуд, высокий, наполненный до горлышка. Как в сказке про Лису и Журавля. Его задача – стать журавлем. Но не тем, которым мать все уши прожужжала, сравнивая с убогой синицей: дескать, уж лучше синица в кулаке, чем журавль в небе (он думал: «Тебе лучше, ты и держи, а мне – нет»), а другим, с длинным и тонким клювом, который ни в каком небе не летает, но зато знает, как добраться до содержимого сосуда. (Лиса, конечно, мать, единственное, что она умеет, – вылизывать тарелки; что ей на тарелку положат, то она и вылижет.)

Впрочем, лисами в его представлении были все: школьные учителя, одноклассники – особенно одноклассники, задававшие глупые вопросы в надежде проникнуть в компьютерное братство журавлей. Куда, по его глубокому убеждению, заказан вход всякому, у кого нет длинного тонкого клюва, – им, сущим дуракам, невдомек, чем за это приходится расплачиваться: категорическим запретом слизывать все самое сладкое и вкусное – скажем, то, что, выходя из дома, видишь там, за оградой: горку, качели, песочницу, в которой копошатся другие дети, лепят куличики – а ты, маленький журавль, идешь следом за бабкой к пустырю.

Что кроме способности всюду проникать у его длинного клюва есть и другие преимущества, он осознал, когда пошел в первый класс. Клювом можно нацелиться прямо в глаз обидчику. Даже если тот сильнее и выше ростом. Если хорошенько нацелиться – тот сразу все поймет. Так он делал не раз, пока не добился своего, – даже самые непонятливые и тупые, окруженные подлипалами, отстали; сделали вид, что не замечают стеклянной стенки, которую он воздвиг между ними и собой. Возомнили себя победителями. Впрочем, что возьмешь с дураков, у которых нет бабки – в смысле такой, как у него.

Если он кого-то и любил – только ее, бабку, и, не будь она женщиной, хотел бы походить на нее.

Уж, по крайней мере, не на отца. О котором он в раннем детстве мечтал, когда видел чужих отцов, идущих – каждый – со своим сыном. Все представлял, как это – идти по улице рядом с отцом?.. Мать темнила, бормотала всякие глупости: «Папочка сейчас далеко, но ты, сынок, не сомневайся, твой папочка про тебя помнит». А он, дурак, верил. Пока не догадался спросить у бабки. И в ответ получил: «Нет у тебя отца. Так и заруби себе на носу: нет и не будет».

Зарубил. И с этих пор больше не думал. Как рукой сняло.

Пока отец не позвонил – сам. Предложил встретиться. Сказал, что хочет кое-что обсудить, но разговор не телефонный. Мол, если не возражаешь – завтра, у метро, рядом с киоском «Союзпечать».

– А как я… вас узнаю? – Язык не повернулся назвать на «ты» (потом злился на себя. Вышло глупо, по-деревенски – как-то раз бабка обмолвилась: в деревнях родителям выкают. А с другой стороны, тоже мне, родитель, явился не запылился, двадцати лет не прошло. Если быть точным – восемнадцати).

Вы-отец ответил:

– Не беспокойся, я сам тебя узнаю.

Он удивился, но не стал ломать голову: какая разница – как.

К метро он явился заранее, минут за десять, – пока шел, прислушивался к себе: волнуюсь или нет? – вроде бы нет. На всякий случай, чтобы тот не возомнил о себе (дескать, стоило свистнуть, и вот он я), решил обождать в сторонке.

Отец подъехал на крутой тачке, которую – у метро нельзя парковаться – оставил за углом. Он сделал вид, что отцовской крутости не заметил. Пусть не думает, что на него можно произвести впечатление такими вещами. Скорей всего, вы – отец это понял – смотрел робко, перекладывал из руки в руку брелок с ключами, переминался, одергивал рукава кожаной куртки; сперва долго оправдывался, говорил, что понятия не имел о его существовании.

– Если бы я знал, что у меня растет сын…

Он слушал, поводя журавлиным клювом, и думал: «Если предложит деньги – возьму», – но оказалось, вы-отец хочет отмазать его от армии (типа сделать подарок на совершеннолетие). Кстати, матери и в голову не пришло пошевелиться, обеспечить ему отмазку от армии.

Сам он службы не боялся – классные компьютерщики нужны везде. Тем более в армии; а с другой стороны, кто их знает, этих армейских идиотов, воображающих, будто они самые умные; загонят к черту на рога, в какую-нибудь, он кривился, пехоту, и ползай потом в грязи; еще и пристрелят по ошибке – такое тоже случается, тот же бардак, что на гражданке.

Но когда дают – глупо не взять. Отец обещал и, надо же, обещание исполнил: видимо, перетер с кем надо, сунул кому там в этих случаях полагается. Однако благодарность он чувствовал не за отмазку, а за науку: в жизни полно такого, к чему, задавшись целью, следует идти не прямо, а обходным путем. Какого хрена долбиться клювом в стену, если можно тупо купить?.. Потом отец пару раз звонил, предлагал куда-нибудь сходить – в кино или на концерт. Или – отец отчего-то замялся – на футбол. Он сказал, что футболом не интересуется, да и вообще…

Короче, бабка оказалась права: нет отца и не будет.

На его памяти бабка, ни разу не лиса, всегда была старой. Одинаково худой и морщинистой, физически неловкой, слабой, неумелой, но в то же время сильной и собранной – не в том смысле, который вкладывает в эти слова его плоская, неанимированная мать. А в том, что составлена из разных аватаров, которые незаметно для него (он не улавливал моментов перехода) могла менять по своему усмотрению. Представиться злой ведьмой; или старушонкой, которая всех троллит; или – вдруг – Снежной королевой, понятно, уже состарившейся. Сам он, конечно, Кай, но не из сказки, где его спасает глупая Герда (та сказочная девчонка говорит голосом матери, волнуется и растягивает слова, особенно когда читает дурацкие стихи). В каждой девчонке своего возраста он подозревал