Пусть мертвецы подождут - Роберт Райан

– Когда всё это случилось?

– Неделю назад.

– Неделю?

– Да. Время поджимает. Сколько вам обычно требуется? – спросил Черчилль. – На исцеление этих типов?

«Этих типов». Черчилль, как столь многие командиры, не понимал, что происходило с пострадавшими. Несомненно, он тоже думал, что их недуг – следствие недостаточной твёрдости характера. Даже слово «исцеление» было неверным. Нельзя было избавить их от пережитого: лишь научить с ним жить так, чтобы оно больше их не разрушало.

– Если исходить из предположения, что у него какая-то боевая травма? Каждый случай индивидуален. Четыре недели…

– У вас пять дней, – сказал Черчилль тоном, не допускающим возражений. – Я слышал, вы сотворили чудеса с этим Фэйрли.

– Это другое – в том смысле, что я мог опираться на наши предшествовавшие отношения. Вы не можете ограничивать такие вещи временными рамками, – сказал Ватсон.

Черчилль махнул сигарой:

– Могу. Приходится. Существует график. Через пять дней работа возобновится несмотря ни на что. Если придётся, под дулом пистолета. И, Ватсон, меня не волнуют чувства этого немого. Понимаете? Заставьте его рассказать о том дне любым способом.

– А мертвецы? У меня будет доступ к телам? – спросил Ватсон.

– Пусть мертвецы подождут, – проворчал Черчилль. – По крайней мере пока вы не разговорите живого.

– В некоторых случаях мертвецы могут сказать больше, чем живые.

– Уверен, вы сможете тыкать и щупать трупы в своё удовольствие, если сочтёте, что это поможет. Лично мне кажется, что нам необходимо свидетельство выжившего. Вы знаете Суффолк?

– Не очень.

– Мы реквизировали поместье: работа ведётся там. Неподалёку от аэродрома КЛК в Тетфорде. Вы туда и полетите…

Желудок Ватсона кувыркнулся, словно его скинули с обрыва.

– Я бы предпочёл не летать.

– Понимаю, – сказал Черчилль, который отлично знал, что жена Ватсона погибла в воздухоплавательной аварии, хотя сам политик отличался сильной верой в аппараты тяжелее воздуха, пусть даже и оказался недостаточно умелым пилотом. – Но, как уже было сказано, время поджимает. Вас проинструктирует тип по фамилии Суинтон.

– Эрнест Суинтон[44]? Писатель? – Ватсон был знаком с его трудами, опубликованными до конфликта – то были лихие ура-патриотические приключения, – и с его военной публицистикой.

Черчилль кивнул:

– Разумеется, вы его знаете. Собрат-писака. Да, тот самый Суинтон. Он полковник, ответственный за установку.

Ватсон сделал ещё глоток вермута, а потом – в большей степени для того, чтобы убить время, – подошёл к столику и налил себе бренди.

– У меня есть выбор в этом вопросе?

Черчилль улыбнулся. Улыбка никоим образом не утешала.

– Никакого.

– И вы не расскажете мне, в чём природа оружия?

– Нет. Когда вы доберётесь до места, там вас проинструктируют.

– Но вы же знаете наши методы. – Употреблять местоимение во множественном числе было нахальством, но Черчилль должен был осознать, что Холмс предпочитал разобраться во всех деталях расследования, делая это, как правило, в гостиной на Бейкер-стрит, 221-Б, и лишь затем пускался в путь. – Хоть какую-то подоплёку вы, несомненно, вправе сообщить?

– Вы всё узнаете на месте, – упрямо сказал Черчилль. – Если только не хотите провести несколько месяцев с вашим старым другом на клочке земли в Северном море, в ожидании, пока «Бич» сделается общеизвестным фактом.

Ватсон ощутил новый укол гнева. Но Черчилль проговорился – теперь, по крайней мере, он приблизительно знает, где находится Холмс. Но где именно в Северном море? Оно было обширным.

– И разумеется, – лукаво прибавил Черчилль, – ваш друг не становится моложе или крепче.

У Ватсона перед глазами возник красный туман, когда он понял, на что намекает парламентарий.

– Хочу заверить вас, сэр, что если с Холмсом что-то случится… – Ватсон замолчал.

Черчилль увидел, как по лицу доктора промелькнули растерянность и тревога.

– Что такое? – спросил парламентарий.

Ватсон быстро подошёл к окну и, отодвинув задвижку, поднял нижнюю часть скользящей рамы:

– Это было похоже на выстрелы.

При свете тоненького серпа луны Брэдли Росс приблизился к ветхому коттеджу Джимми Оксборроу, кузнеца и по совместительству браконьера, который похвалялся, что может проникать в имение. Росс ступал осторожно, зная, что в темноте легко подвернуть лодыжку. Не было видно огней, не ощущался запах древесного дыма, но один из наиболее болтливых парней поклялся, что Джимми живёт здесь. Как выяснилось, сюда привозили пиво вёдрами, а время от времени доброжелатели делились цыплятами, и всё это исчезало. Оксборроу был дома. Но что-то испугало его в достаточной степени, чтобы он не хотел привлекать к себе внимания.

Россу пришлось остановиться, чтобы отлить. Он выпил в «Сохе» несколько пинт пива, просто чтобы поддерживать беседу. Оно было разбавленным, безвкусным и тёплым. Ужас, а не пиво, но никуда не денешься. Только после третьей пинты этой мочи новые друзья расслабились в его присутствии и принялись болтать, как будто он был одним из них.

Он застегнулся и продолжил идти по неровной тропинке к двери коттеджа. У него с собой были две бутылки «Макесона»[45], по одной в каждом кармане пиджака. Он их вытащил и позволил звонко стукнуться друг о друга – этот звук пробудил бы от самого глубокого сна любого подлинного пьяницу. Потом он постучал в дверь костяшкой пальца и прошипел:

– Джимми?

Ничего.

– Джимми? Это Брэдли Росс. Я друг Сирила. Он сказал, ты не откажешься от капли «Макесона». – «Пойло для старух», так его назвал кряжистый Сирил, но Росс об этом умолчал. – Я их просто оставлю здесь, снаружи. Возле скребка для обуви, ладно?

Он пошёл прочь, прислушиваясь, не раздастся ли со стороны коттеджа какой-нибудь звук. Слышались только ночные шумы – тихие вздохи листвы, шорохи в полях. Он прошёл по тропинке пятьдесят ярдов и остановился. Неподалёку заржала лошадь, неутомимые насекомые поскрипывали и потрескивали. Он пробрался сквозь дыру в живой изгороди, присел и закурил сигарету.

Такая поза давалась ему легко. В школе их наказывали, заставляя сидеть на корточках с руками за головой, пока в мышцах ног не начиналось колотьё и судороги. Позже такая отработанная неподвижность пригодилась, когда он учился охотиться. Росс в кои-то веки позволил себе расслабиться и почувствовал, как напряжение до некоторой степени покидает шею и плечи.