Vita Nostra. Работа над ошибками - Марина и Сергей Дяченко

х х х

К половине шестого вечера, после бесконечной череды усилий, она обнаружила, что никакой свободы нет и в помине, ее просто не существует. Несколько раз Сашке казалось, что она вот-вот поймет, подцепит ускользающий смысл — так же думает кошка, гоняясь за пятнышком от лазерной указки. Мир идей, когда-то представлявшийся гармоничным и светлым, вылинял, исказился, как луч весеннего солнца на гнилых обоях. Блокнот, который Сашка «стрельнула» у Оксаны, был исписан, исчеркан, изрисован, и Сашке казалось, что он еще и воняет, хотя ничем, кроме бумаги и картона, канцелярская принадлежность пахнуть не могла.

Стерх, против обыкновения, не ждал ее в четырнадцатой аудитории, а прохаживался по коридору, заложив руки за спину, будто в нетерпении. Услышав Сашкины шаги, резко обернулся к ней навстречу:

— Ну, как дела?

Сашка встретилась с ним глазами. Он, конечно, сразу же все понял, но несколько секунд еще смотрел испытующе, будто на что-то надеясь. Потом Сашка отвела взгляд: разочарование на лице Стерха она прочувствовала, как собственную зубную боль.

В аудитории она положила на стол единственный уцелевший лист из блокнота — остальные накануне отправились в мусорную корзину. Стерх посмотрел на листок с искренним недоумением, будто Сашка принесла ему прошлогодний билет на детскую елку.

— Все, что смогла, — пробормотала она, хотя слова были лишними.

Он прошелся теперь уже по кабинету, сложенные крылья под его пиджаком судорожно подрагивали. Развернулся на каблуках, посмотрел на Сашку с новой надеждой:

— Покажите, что вы записали в работе над ошибками.

— Ничего, — Сашка едва шевелила губами.

— Я же просил делать записи каждый день, — сказал Стерх очень тихо, с детской обидой в голосе.

Он открыл свой ящик стола, вытащил планшет, положил перед Сашкой; планшет изменился. Толстый экран и пластиковый защитный буфер уродовали изящный девайс, будто немодные очки и крупные брекеты на симпатичном молодом лице.

— Спасибо, — сказала Сашка.

Не глядя на нее, он снова взял в руки листок из ее блокнота.

— На втором курсе вы были — протуберанец, стихийная сила, не умеющая себя обуздать… Теперь вы рациональная, грамотная, умная и волевая… Вас хорошо учили, вы хорошо учились… Неужели то, что произошло на экзамене, вас полностью сломало?!

— Да, — сказала Сашка.

И добавила в порыве откровенности:

— Мне кажется, Фарит… заранее знал, что я не справлюсь, он просто играет со мной. Ему нравится, что у него такая интересная… редкостная игрушка.

— Вы приписываете ему человеческие мотивации, — тяжело сказал Стерх. — В то время как…

Он запнулся и несколько секунд молчал, потом решительно поднялся с места:

— Подождите меня, пожалуйста.

Он пошел к двери, на ходу вынимая телефон из кармана черного пиджака. Сашка опустила голову, слушая шум ветра за окном, мысленно отсчитывая время: минута. Другая. Десятая…

Стерх молча вернулся, и лицо его, обычно бледное, было теперь зеленовато-серым. Сашка испугалась:

— Что случилось?!

— Я, — Стерх вцепился длинными пальцами в спинку преподавательского кресла, — пытался… помочь вам. Но он…

— Это докладная?! — Сашка задохнулась. — Николай Валерьевич… вы… нажаловались на меня… моему куратору?!

— Я хотел помочь вам, — повторил Стерх мертвым голосом. — Но, кажется, навредил.

х х х

От здания Института до общаги Сашка дошла, как в тумане. Казалось, человеческая оболочка истончилась на ней, износилась, будто старая ночная рубашка, сделавшаяся прозрачной после множества стирок. С ней кто-то здоровался на ходу — она не отвечала.

На экране в холле общежития по-прежнему беззвучно транслировались новости. Диктор, судя по выражению лица, сообщал об очередной неприятности, и было видно, что он искренне потрясен…

Вот оно что. Обломки самолета во весь экран. Почерневшее от копоти крыло… очень знакомое. Кажется, Сашка однажды сидела у круглого иллюминатора как раз над этим крылом. И смотрела, как проплывают внизу леса и реки.

«На глиссаде. Когда низкое солнце и малая облачность. Очень красиво».

Сашкины уши залепила тишина, будто в наушниках Стерха. Ей показалось, что она сжимается в точку, съеживается в ничто — а потом беззвучно взрывается, и ударная волна сносит все вокруг — стены, крыши, свет, темноту, время…

В тишине она поднялась в свою комнату. Отперла дверь. Единственный страх, который у нее в этот момент остался, — что файл «Работа НО № 1» не сохранился на восстановленном планшете.

х х х

…Двести пятьдесят семь. Двести пятьдесят восемь. Засвистел в ушах ветер, подступила обморочная легкость вертикального падения. Сашка увидела себя в небе над красным городом, увидела ратушу, шпиль и острие на флюгере, направленное ей в живот.

Этот город не был ни моделью, ни проекцией. Ни изменчивым, ни постоянным, ни реальным, ни воображаемым. «Выразите суть предмета через то, чем он не является»; этот город можно было понять, только вывернув наизнанку.

Сашка поняла теперь цену упражнения Стерха.

Ратуша не была ни центром, ни сердцем, ни смыслом, ни строением, ни иллюзией. Чудовище, засевшее внутри, не было ни живым, ни мертвым. Оно не было свободой, но его можно было описать, оперируя идеей свободы; оно не было страхом, но его можно было понять, только освободившись от страха — хотя бы на несколько секунд.

Сашку рвануло вверх, как парашютиста под раскрывающимся куполом. Она забилась в воздухе, раскинула руки и поняла, что больше не падает, а летит.

«На глиссаде».

Впервые за все ее попытки выполнить задание Стерха, впервые за все полеты-падения над красным городом Сашка увидела свою тень на брусчатке — похожую не на парящую птицу, а на стрекозу с непропорционально огромными, замершими крыльями. Сашка почувствовала их на спине — одеревеневшие, сведенные судорогой, неподвижные, непослушные. Тем не менее она летела, кругами, по спирали, оставляя флюгер то справа, то слева, а потом и вовсе потеряв его из виду. Воздух казался колючим и жестким, будто застывшая строительная пена.

Сашка видела глаза того, кто смотрел на нее изнутри, сквозь стены. Очень знакомый, оценивающий, изучающий взгляд; Сашка поняла, что улыбается, и сама испугалась этой улыбки.

Ее ноги коснулись брусчатки перед ратушей. Крылья дернулись и обвисли.

Ратуша раскрылась, как цветок, и то, что сидело внутри, выбралось на площадь. Сашка встретилась с чудовищем глазами — и не отвела взгляд.

Дрогнул красный воздух. То, что сидело в башне, двинулось вперед, перетекая, словно нефтяное пятно. Сашку окутало, будто смрадом, грамматически точным осознанием того, что смерть неотвратима и мучительна.