Удавка для Снежной королевы - Инна Балтийская

– Разве секретарша издательства не сказала вашим людям, что Марина Носова нарисовала на большом белом листе рисунок, потом сунула его в сумку, позвонила кому-то и ушла?

– Я еще прочитаю протокол допроса секретарши, но пока могу сказать точно – сумки при ней не было. А почему это вас удивляет? Она где-то ходила целый день. Могла оставить сумку, к примеру, у каких-то своих знакомых. Вот когда мы установим точно все ее передвижения, тогда и выясним судьбу сумки.

После звонка следователю Маша пошла готовить обед. Я вызвалась помочь – ведь приготовить еду надо было не только на двух хрупких девушек, но еще и на двух здоровых мужиков. Да, охрана – это, конечно, отличная вещь, но прокормить ее непросто. Пообедав, мы оставили охранников на кухне и вновь пошли в комнату. После пяти вечера к нам присоединился Саша. К счастью, он догадался позвонить мне из подъезда, поэтому отрывать дверь я пошла сама, отогнав мордоворотов обратно на кухню. Мы вяло беседовали, все чаще поглядывая на часы. В четверть седьмого Маша велела охранникам занять стратегически правильные позиции в подъезде. Один должен был притаиться на лестничной площадке между первым и вторым этажом, другой – спрятаться за дверью, ведущей в подвальчик. На двери обычно висел большой амбарный замок, но Маша достала у дворничихи ключ, и теперь путь в подвал был свободен.

Охранники ушли, а мы, даже не пытаясь больше поддерживать беседу, стали ждать. Примерно в половину восьмого около дверей раздался шум, затем скрежет ключа, и торжествующие охранники втащили в квартиру растерзанного Петра Гринько с заломанными руками. Его плащ, пиджак и портфель один из охранников нес подмышкой.

– Вот, мы его поймали! – с торжеством сообщил один из мордоворотов. – Шел в эту квартиру.

– Что у него в портфеле? Моток проволоки и ножницы? – поинтересовалась я.

– Нет, деньги! – и мордоворот торжествующе помахал в воздухе внушительной пачкой зеленых купюр.

– Ну что же, Петр Иванович, очень приятно вновь с вами увидеться, даже в такой необычной обстановке. – я подошла к продюсеру поближе и нажала на кнопочку лежащего в кармане джинсов цифрового диктофона. Замечательный миниатюрный аппаратик не был заметен постороннему глазу, а чистоту записи обеспечивал крошечный выносной микрофончик, слегка высовывавшийся из кармана. – Ребята, отпустите его, думаю, в вашей присутствии он ни на кого не нападет.

Охранники нехотя отпустили свою добычу, небрежно бросив плащ и пиджак жертвы на стул. Продюсер распрямился, заправил в брюки белоснежную рубашку, отряхнулся и попытался придать своему лицу выражение оскорбленного достоинства:

– Маша, Виктор Исаевич знает о твоих проделках?

– Еще нет. Вы хотите, чтобы узнал? – ласково поинтересовалась Маша.

Выражение оскорбленного достоинства тут же покинуло лицо Гринько.

– Маша, вы же сами хотели поговорить без свидетелей. Зачем вся эта комедия?

– Я боюсь вести с вами переговоры тет-а-тет. Так что побеседуем в теплой компании. Зачем вы принесли мне деньги?

– Но я понял… Разве не об этом мы собирались поговорить?

– О деньгах?

– Иначе, о чем?

Разговор явно зашел в тупик. Я решила помочь подруге.

– Маша, покажи ему фотографию и письмо.

– Ты думаешь?

– Если это он, ты его не удивишь.

Маша метнулась к тумбочке, достала большой белый конверт и протянула продюсеру. Он неторопливо достал оттуда записку, прочитал… Затем снова заглянул в конверт, извлек фотографию, и лицо его смертельно побледнело.

– Эт-то что такое?

– А вы не узнаете? – небрежно спросила я. – Разве не ваша работа?

Но по выражению лицо Петра Гринько я уже видела – работа явно не его. Конечно, вполне возможно, что продюсер – гениальный актер, но где-то я читала, что своей вегетативной нервной системой человек управлять не может, и потому никто не в силах по собственному желанию побледнеть, покрыться испариной и заставить руки трястись.

– Никто, кроме вас, не знал, что Машу спонсирует банкир Перельман. – безжалостно продолжала я. – А значит, никто не мог его шантажировать машиной гибелью.

– Но я никогда не мог подумать… – он осекся.

– Чего не могли подумать? Петр Иванович, дело слишком серьезное, чтобы мы с вами играли в молчанку.

– Я ничего не знаю. – он взял себя в руки.

– Отлично. Тогда мы с Машей звоним в милицию, и заявляем, что видели вас возле дома последней жертвы. К тому же, у нас полно свидетелей, что вы пришли к Маше с деньгами, чтобы купить ее молчание.

– Я никого не убивал.

– Пока вы это докажете, будете сидеть в СИЗО. – отчеканила я. – Возможно, вас в конце концов выпустят, но продюсером вы больше не будете, ни одни нормальный человек не захочет иметь с вами дело. Вернетесь туда, откуда вылезли… кстати, откуда вы вообще взялись?

– Не ваше дело.

– Так что, вызываем милицию?

– Маша, когда ты мне звонила, чего на самом деле хотела?

– Правду.

– Если ты узнаешь правду, значит, ее узнает и Виктор Исаевич. – усмехнулся Гринько. – А значит, продюсером мне все равно не быть.

– Моим, безусловно, не быть. А вообще, Виктор Исаевич не болтлив и не мстителен. Пребывание в тюрьме повредит вашему имиджу куда больше. – спокойно пояснила Маша.

– Ладно, будь по-вашему. – он неожиданно успокоился. – Раз дело идет об убийстве, мой гражданский долг сказать правду.

– Именно так. – ласково сказала я. Саша сжал кулаки и отвернулся к окну.

Правда в изложении бывшего продюсера оказалась удивительно простой. После того, как Маша отказалась от его услуг, он сначала предъявил претензии банкиру, а затем решил, по его словам, «восстановить справедливость». Для этого он по своим каналам узнал домашний телефон банкира и без лишних затей позвонил домой его жене, Елене Тимофеевне.

Елена Тимофеевна была моложе банкира лет на пятнадцать и еще хороша собой. Когда-то она увела разбогатевшего банкира от первой супруги, от которой у Перельмана было двое сыновей. С тех пор прошел добрый десяток лет, общих детей у супругов не было, и отношения с каждым годом становились все прохладнее. Но Елена Тимофеевна не унывала. Она занималась шопингом, выезжала на дорогие курорты за границу, завела крошечную собачку породы «китайская хохлатая» и носилась с ней, как с ребенком. На многочисленных любовниц мужа она смотрела сквозь пальцы. Но тут дело оказалось значительно серьезней.

Петр Иванович Гринько сообщил Елене Тимофеевне, что на сей раз ее супруг влип основательно. Он вкладывает огромные деньжищи в раскрутку молоденькой студенточки сказочной красоты. А когда студентку возьмут на большую эстраду в Москву, Перельман собирается продать свой банк, перевести полученную сумму в оффшорную зону на далеких южных островах, и самому переехать в Москву вслед за юной певицей. Взрослым уже сыновьям банкир собирается оставить хорошие отступные, а Елене Тимофевне при таком раскладе места в жизни банкира уже не остается. При разводе она не получит ни гроша, так как все деньги банкира будут заблаговременно пристроены в надежное место, откуда их не достанут никакие адвокаты.