Бальзамировщик. Жизнь одного маньяка - Доминик Ногез

Я теперь хорошо подкован в этих делах!

Эксперт охотно согласился забрать видеомагнитофон обратно и ушел, предоставив дядюшку его печальной участи. Теперь ему предстояло самостоятельно отыскать видеомагнитофон «с выходом RF».

— «RF», как «Республика Франция»! Похоже, это старье давно сняли с продажи! Я был уже в двух магазинах, и ни в одном нет этой модели!

Дядюшка не успел спросить меня, не знаю ли я поблизости других магазинов. Но, поскольку я сказал, что спешу, мы расстались.

Мне действительно нужно было успеть купить Эглантине подарок до закрытия магазинов. До обеденного перерыва оставалось совсем немного. Увидев, что ее машина выезжает с парковки перед магистратом, я подбежал к ней, упросил пустить меня за руль: «Тебя ждет сюрприз!» — и отвез в ювелирный магазин Лефорта, на улице Рене Шеффер. Там я объявил, что мне нужны обручальные кольца, это заставило ее расхохотаться. «Ну, до этого дело еще явно не дошло», — сказала она, вновь обретя серьезность, к великому неудовольствию мсье Лефорта, который уже выставил на прилавок многочисленные футляры. «Что касается обручальных, я, разумеется, пошутил, — прошептал я ей на ухо, — но что касается колец, предложение остается в силе!» Эглантина наградила меня долгим поцелуем в губы прямо на глазах у мсье Лефорта, слегка смущенного этим зрелищем, а потом перемерила множество золотых, серебряных, вермелевых колец с нарастающим энтузиазмом, но все никак не могла сделать окончательный выбор.

Я начал выбирать для нее сам: сначала выбрал с одним камнем, потом со множеством камней — она скорее тяготела к изобилию, — потом у меня закружилась голова и возникло такое ощущение, что я погружаюсь в зыбучий песок или поднимаюсь на скоростном лифте на самый верх небоскреба. Мной овладела покупательская лихорадка, и я начал украдкой посматривать на микроскопические этикетки — минимальная цена была 1749 евро за кольцо с двенадцатью бриллиантами, очень тонкой огранки, 0,65 карата, и максимальная — 4843 евро за кольцо, украшенное рубинами, сапфирами, изумрудами и сорока восемью бриллиантами в 1,15 карата — это была величина аванса, который должен был выплатить мне банк «Flow» в конце следующего месяца. К счастью, Эглантина, после недолгого молчания, во время которого она держала неподвижную правую руку на весу и разглядывала ее с выражением глубокой, почти медитативной отрешенности, вдруг быстро опустила руку, резко сняла кольцо и решительно заявила: «Эти дурацкие штуки меня старят!», — заставив ювелира побледнеть. «Во всяком случае, никаких колец!» — добавила она. Затем с сияющим видом спросила:

— Может быть, вделать бриллиант в пупок? Или нет, — тут же ответила она самой себе с загадочной улыбкой. — Когда я буду… Если я буду беременной, он может выпасть!

Я не настаивал. Ювелир тоже. Но, кажется, он вновь обрел надежду, увидев, куда смотрит Эглантина и куда вслед за ней невольно взглянул и я: на небольшое колье со скарабеем, лежавшее в витрине недалеко от входа.

— Египетский амулет счастья, цельное золото, восемнадцать карат, — сказал он, предупреждая наши вопросы, — точное воспроизведение украшения XVIII династии, которое в настоящий момент находится в Лувре.

И прежде чем Эглантина успела что-либо ответить, скарабей уже висел в ложбинке между ее грудей — маленькое золотое пятнышко на фоне матовой кожи, мягко освещенной отблесками круглого зеркала, которое мсье Лефорт незаметным жестом извлек из ящика стола и протянул ей.

— М-м-м… — только и сказала она, и о смысле этого междометия можно было только догадываться.

— Обратите внимание, — произнес ювелир с победным взглядом рыбака, наконец-то подцепившего долгожданную рыбку, — на иероглифы на брюшке скарабея. Они означают «счастье» и «долгую жизнь».

Если бы я только знал, что за «долгая жизнь» ожидает мою бедную подругу, я бы позволил себе горько усмехнуться. Но вместо этого я, достаточно впечатленный, говорил себе, что это украшение словно создано для нее и делает ее еще более желанной. И когда, взглянув мне прямо в глаза с улыбкой, способной, казалось, растопить полярные льды, она дала мне понять, что готова уступить моему нежно-неистовому порыву, на меня нахлынуло ощущение, что, возможно, нет большего счастья, чем любить кого-то и сделать ему подарок, который ему понравится. Словно бы два желания усиливают друг друга, будучи направленными на один и тот же объект. Нет большего счастья, и сравниться с ним может только счастье от появления на свет маленького существа, в чьем единственном хрупком тельце заключено двойное могущество разделенной любви. Но это скорее была идея Эглантины, чем моя.

К счастью, скарабей оказался мне по карману (цена была примерно как гонорар за неделю плодотворной работы).

Эглантина не сняла колье даже в постели, и маленький округлый кулон оставался прохладным между нашими разгоряченными телами. Мы добрались до кровати в величайшей спешке и были полны решимости не покидать ее до завтрашнего утра. Однако сейчас было только восемь вечера — я понял это, когда телефон, который я забыл отключить, затрезвонил, заставив нас обоих подпрыгнуть. Мы притворились, что ничего не слышим, но проклятый аппарат через десять минут снова зазвонил. В это время Эглантина, сидя на корточках над моими бедрами, нежно проводила золотым скарабеем вдоль моего члена, как это делают дети, играющие с машинками. Но дело было даже не в этом — я не знаю ничего ужаснее телефонного звонка в минуты постельных развлечений. (Разве что скрип мела по зеленой, то есть черной, но выцветшей и истертой школьной доске; или пронзительные завывания муэдзинов в мусульманских городах в пять утра, когда только успеешь заснуть; или укус сколопендры в летнем Киото.)

Сколопендрой оказался мсье Леонар. Он еще раз принес мне свои извинения за несостоявшееся интервью и выразил готовность ответить на мои вопросы.

— Прямо сейчас?

— Да, если это вас устраивает.

Он явно был «совой» — оживлялся ближе к вечеру. Мне стоило некоторого труда уклониться от встречи (тем более что, как я догадался, он позвонил потому, что увидел в моих окнах свет, и не мог понять, почему я не беру трубку). Наконец мы договорились встретиться завтра в пять вечера, в «Медовом пироге», возле городского почтамта.

Когда я снова улегся рядом с Эглантиной, изящный овал ее лица оказался прямо у меня перед глазами — ее ресницы были опущены, а хорошенькие губки, достаточно полные, чтобы применить к ним эпитет «пухлые», продолжали хранить форму улыбки, даже когда она, слегка разомкнув их, прошептала:

— Я сегодня днем видела твоего Бальзамировщика в «Примавере». Я уж не знаю, что с ним случилось, но под глазом у него был здоровенный фингал. Он был с молодым человеком, и, кажется, настолько им увлечен, что почти ничего не ел. Его порцию «ригатони» унесли нетронутой.

— Очевидно, это не просто так!

— Я была с Анной, и она мне рассказывала о своих проблемах с дружком, студентом-медиком. Она меня совсем заболтала! Их столик был у нее за спиной, и поэтому я могла рассматривать их в свое удовольствие, делая вид, что слушаю. Надо сказать, спутник Бальзамировщика был весьма хорош собой! Азиат, спортивного типа, шикарно одет. Что-то вроде банкира или предпринимателя международного масштаба.