Любовница короля - Роз Медоуз

Их удивление возросло бы еще больше, если бы они увидели двух до странности разных седоков, находящихся внутри кареты.

Тот, что помоложе, сидел со строгим, спокойным видом и, устремив невозмутимый взгляд на развалившегося напротив с раскрытым во сне ртом спутника, словно обдумывал тактику военной операции. На самом деле принц Эдуард и впрямь размышлял, как ему быть в этой новой, неожиданно сложившейся ситуации. Прослужив два года кадетом в ганноверской армии, где показал себя первоклассным солдатом, он заслужил чин полковника и лучшие похвалы высшего командования. Теперь принц держал путь в Женеву, куда отец распорядился направить его для прохождения дальнейшей военной службы. Но как Господь допустил, чтобы отец выбрал ему в наставники такого невежественного и распутного мужлана, как барон Бангенхайм?!

Принц стиснул зубы. Если король выбрал для сына самую старую и потрепанную карету во всем каретном дворе, так что ж удивляться подбору наставника? Эдуард продолжал с отвращением разглядывать его, когда тот вдруг, всхрапнув громче прежнего, встрепенулся ото сна — только для того, чтобы расстегнуть еще одну пуговицу на мундире, туго обтягивающем выпирающее брюхо.

Вот уже два года терпит он жесткую дисциплину и неотесанные манеры барона, равно как и его алчность — ибо из выделяемых отцом шести тысяч фунтов на их совместное содержание Вангенхайм все это время выдавал Эдуарду лишь полторы гинеи в неделю на карманные расходы.

Слава богу, юноша не пьянствовал и не играл в карты вместе с другими кадетами, сыновьями прусских аристократов. Иначе бы уже давно погряз в долгах. И все же ему было обидно, что он не имеет возможности развлекаться, как это делают другие. Правда, принц получал множество приглашений в лучшие аристократические гостиные, хотя и там сопровождавший его повсюду бдительный Вангенхайм спешил поставить на место заботливых мамаш, занятых устройством будущего своих дочерей. Снова и снова писал он отцу, жалуясь на скупость барона и на его отказы позволить ему пользоваться экипажем или хотя бы лошадью. Письма эти оставались без ответа, как и требование уволить приставленного к нему слугу Раймера — лукавого, лицемерного ябеду-лакея, докладывающего о каждом его шаге барону.

И вот наконец Эдуард принял решение. Как только они прибудут в Женеву, жизнь пойдет совсем по-другому. Женева, как он слышал, — признанное место, куда съезжаются отпрыски лучших европейских старинных родов, а также крупные банкиры, объединяющиеся для увеличения своего состояния. Часто бывает там и Томас Кутц, лондонский банкир, с которым Эдуарда уже познакомили… Бот с ним-то Эдуард и намерен встретиться при первой же возможности. Мистер Кутц охотно предложит ему денег взаймы, отлично зная, что, когда, по достижении необходимого возраста, он вступит в герцогские права, этот долг будет возмещен щедрыми привилегиями.

Однако еще больше его беспокоило другое. Ни за что на свете он не позволит больше братьям подшучивать над ним и насмешливо обзывать «настоящим». Теперь он будет жить как взрослый мужчина, а не как мальчишка. Обзаведется дамой сердца и докажет свою мужскую состоятельность. И ему будет наплевать на проклятую двойную бдительность барона и Раймера.

Стоя у окна и наблюдая за семенящими по булыжной мостовой прохожими, мадемуазель Терез-Бернадин Монжене вдруг обернулась, выразительно пожав плечиками, и, взметнув шелковым подолом юбки, подошла к матери. Миленькое овальное личико девушки было омрачено выражением поддельного раскаяния.

— Мне, право, жаль, маман, что я так расстроила вас… но вы не должны забывать, я уже давно не ребенок…

— Вот именно!.. Как я могу забыть? Как могу забыть, что моя собственная дочь… в двадцать шесть лет до сих пор не замужем?!

— Не в замужестве счастье, маман. Замужество не может гарантировать больше счастья, чем…

— Чем жизнь, какую ведешь ты? Ждать восхищения от каждого нового офицера, командированного в Безансон? Без конца менять обожателей и кавалеров? Быть возлюбленной одного, потом другого…

— Маман, вы несправедливы! Разве я виновата, что благородные кавалеры находят меня привлекательной? И потом, я была возлюбленной только одного джентльмена — барона де Фортиссона…

— Ну да, а теперь, когда ты нашла себе ухажера повыше рангом… или посолиднее достатком, решила перенести свою привязанность…

— Маман, на то были другие причины.

— Тогда почему бы тебе не выйти замуж? Святая Матерь Божья могла бы подтвердить, какие выгодные предложения у тебя были… и будут. — В голос мадам Монжене вкрались льстивые нотки. — Посмотри, как удачно вышла замуж твоя сестра Жанна-Беатрис. А другой… другой кавалер собирается предложить тебе руку?

— Понятия не имею, маман. К тому же мне это безразлично. Знаю только, что он предложит мне по-настоящему красивую жизнь…

— Бог ты мой! — Теперь уже в голосе матери звучали сердитые аккорды. — Таскаться за военным обозом как дешевая маркитантка!

— Фу, какие грубости вы говорите, маман! Филип-Клод — урожденный маркиз де Пермангль…

— Боже мой! Теперь у нее маркиз! Если так пойдет, скоро ты и вовсе не захочешь почтить нас высочайшим визитом. — Задумчивым взглядом она окинула комнату, которая хоть и не кричала о богатстве, но оставляла впечатление уюта и бережливой чистоты.

Терез-Бернадин в искреннем порыве упала вдруг на колени и тихо, нежно залепетала:

— Нет, дорогая маман, никогда! Я очень люблю вас всех… и папу, и сестер, и братьев!..

— Тогда оставайся с нами. Выйди замуж, подари нам с папой внуков. И поскольку Жанна-Беатрис не способна иметь детей…

Девушка поднялась с колен и гордо выпрямилась:

— Нет, маман, это не для меня. Я все решила. Мой маркиз владеет несколькими замками. Вы только представьте, маман, я буду хозяйкой замка, буду путешествовать… Париж… Лондон…

Мать не могла сдержать гнева и отчаяния:

— Тогда езжай со своим маркизом… Только пусть он сначала выкупит тебя у твоего барона. — И она разрыдалась, твердя сквозь шумные всхлипывания: — Никогда не думала я, что моя дочь станет предметом спора в суде… словно корова, что забрела на чужое пастбище… и стала яблоком раздора между соседями. Да ты просто… куртизанка!

В голосе Терез-Бернадин прозвучало высокомерие, когда она ответила:

— Разве это не доказывает любовь барона ко мне и его нежелание отпустить меня? И разве это не доказывает, что любовь Филип-Клода настолько же сильна и что он готов заплатить за нее любую цену, если проиграет дело?

Обращаясь скорее к себе, а не к дочери, мать пробормотала:

— Такое унижение… такой позор… Барон подает в суд на другого человека только для того, чтобы сманить у него любовницу… и эта любовница — ты!..

Эдуард жил в Женеве уже шесть месяцев. Поначалу он еще раз попробовал усовестить барона и еще раз написал отцу. Однако и то и другое оказалось бесполезным.

К своему удивлению, молодой принц обнаружил в Женеве множество богатых людей, преимущественно французских аристократов, которые, заслышав отдаленные раскаты революционной бури, предусмотрительно превратили свое состояние в деньги и перевели их в швейцарские банки. Улицы, театры и рестораны были заполнены французскими эмигрантами, которые легко выискивали в толпе Эдуарда, всячески старались угодить и, прослышав о его денежных затруднениях, охотно предлагали крупные суммы взаймы, кои Эдуард с готовностью принимал.