Если вы вооружены и находитесь на станции метро Гленмонт — пристрелите меня, пожалуйста - Питер Фрост Дэвид

class="p1">Поездка на лифте была отвратительной. Часа четыре — или пять — я спускался на семь этажей, разглядывая стены лифта.

Я добежал до метро — честно, это было даже весело. Несмотря на то, что я двигался супермедленно для себя, я всё равно мог выбирать, куда ставить ноги, как двигать руками и как поворачиваться. Спустя два квартала я приспособился к этому дисбалансу между разумом и телом, а потом я словно протанцевал всю дорогу до метро, лавируя между людьми на тротуаре и уклоняясь от проезжающих машин с зазором всего в несколько дюймов (читай: минут).

Где-то час я спускался по эскалатору, бежал по платформе, а потом невероятно скучал все шесть минут, пока дожидался своего поезда. Конечно, в отличие от лифта, тут было на что посмотреть, но это успело мне наскучить. Надо было взять с собой тот томик «Моби Дика».

Мой поезд с рёвом подъехал к станции. Обычный скрип тормозов метро, достаточно высокий, в моём скоростном восприятии превратился в длинный низкий звук, что-то вроде монотонного соло на тубе. На три октавы ниже стал звучать не только визг тормозов поезда метро, но и все остальные звуки, почти на грани неслышимого. Я не мог слышать голоса, они стали намного ниже воспринимаемого диапазона частот. Мне удалось услышать плач ребёнка в вагоне метро — её вопли замедлились так, что напоминали мне пение китов. Другие резкие звуки вроде гудков машин или дребезжания грузовиков, проезжающих по колдобинам, стали глухими раскатами отдалённого грома.

Ещё в центре исследований я мог разговаривать с сотрудниками и отчётливо слышать их, но сейчас это стало невозможным. Действие лекарства только усиливалось.

В этом чёртовом поезде я провёл несколько дней. Несколько. Дней. Слушая китовые песни кричащего младенца и соло на тубе тормозов. Несмотря на то, голоса вышли из диапазона воспринимаемых мной частот, запахи я чувствовал так же, как и раньше: я отлично чувствовал запах тел, вонь тормозов поезда, ароматы пердежа и другие замечательные запахи вагона метро.

Наконец я добрался до своей квартиры. Пробежка от порога до большой комнаты на всей скорости ощущалась как медленный спуск по водам ленивой реки.

Я был так рад наконец-то оказаться дома. Как минимум, тут было чем заняться. Я схватился за «Сто лет одиночества», которую недавно начал, и дочитал её. Я листал страницы так быстро, что порвал часть из них, но несмотря на такую скорость, я всё равно листал больше, чем собственно читал. Прошло три минуты с моего возвращения.

Потом я залипал в интернете (господи, современные компьютеры включаются просто вечность), но интернет был раздражающе медленным. Новая страница грузилась около часа — а у меня уходила доля секунды, чтобы её прочитать. Сотни прочитанных статей из ленты — и ещё три минуты. Всего.

Я начал читать книги из своего списка «обязательно прочитать», и прочитал две. Прошло ещё четыре минуты.

Может быть, если я посплю, эффект лекарства пройдет? Но к сожалению, часть мозга, отвечающая за восприятие, которую ускорило лекарство, не отвечала за сон. Несмотря на то, что я не спал несколько дней (как это ощущалось), моё тело всё ещё считало, что сейчас 1:25 дня, и оно не хотело спать.

Несмотря на это, я попробовал заставить себя уснуть: пошёл в спальню (неспешная 45-минутная прогулка через всю квартиру) и бросился на кровать (как перышко опустился на матрас), закрыл глаза и лежал часами (минут 10 реального времени), пока не сдался. Сон не шёл. Всё шло к тому, что несколько дней — или даже недель я буду заперт в этой замедленной тюрьме.

Так что я принял золпиден[1].

От ощущения того, как таблетка и вода, которой я запил таблетку, двигаются внутри горла, меня тошнило. Мешающий дышать комок, как улитка ползущий вниз по пищеводу.

Я прочитал книжку. Прошло 10 минут. Прочитал вторую. Восемнадцать минут с момента приёма золпидена. В ярости я швырнул книгу через всю комнату — она медленно и изящно пролетела по воздуху, как лист на ветру, и врезалась в стену с едва слышным долгим гулом — это был первый звук, который я услышал, казалось бы, за часы — а потом соскользнула на пол, утонув, как шлёпанец в воде. Гравитация явно не изменилась с утра, законы физики оставались прежними. Сошло с ума только моё восприятие времени, а это значит, что я могу измерять эффект лекарства, опираясь на скорость падающих вещей. Учитывая то, как долго книга скользила к полу, я понял: эффект лекарства всё ещё усиливался.

Я прочитал журнал. Включил телевизор. Разочарованно порассматривал каждый кадр видеоряда, словно слайд-шоу. Выключил телевизор.

Почитал ещё немного. Я прочитал первые два тома «Истории англоязычных народов» Черчилля — не то что бы лёгкое чтиво. На самом деле читалось отвратительно, но учитывая то, взять другую книгу с полки заняло бы несколько невыносимо скучных часов, просто сидеть и читать Черчилля было лучше. Ну или хотя бы ненамного хуже.

Прошло 35 минут с приёма золпидена. Я лёг на диван, закрыв глаза. Время шло. Вдох — многочасовой процесс. Время шло. Выдох — ещё несколько часов.

Я. Не. Мог. Уснуть.

Нужен был новый план. Я решил пойти обратно в исследовательский центр, где мне дали это лекарство. Вдруг у них есть что-то, что может побороть такой побочный эффект. Ну или какое-нибудь снотворное, чтобы я просто проспал всё время, пока действие не пройдёт.

Я вышел из квартиры настолько быстро, насколько смог — несколько часов по моим ощущениям, и даже не стал закрывать дверь. Это бы заняло слишком много времени.

Вниз по лестнице (намного быстрее, чем на лифте, если бежать), через вестибюль и наконец-то наружу. Будто длинный день в офисе.

Вниз по улице, лавируя между прохожими. Наверное, им казалось, что я двигаюсь с нечеловеческой ловкостью. Первый пролёт лестницы, ведущей вниз в метро. Лестничная площадка. Ко второму пролёту. И вот тогда золпиден подействовал.

Мне не захотелось спать. Совсем. Наоборот, наверное, действие золпидена смешалось с действием того экспериментального лекарства, которое я принял утром. Я бежал по лестнице вниз, двигаясь замедленно, но всё равно ощущая движение, а потом — бац! — всё остановилось.

Скучный гул улицы, шум метро исчезли. Меня окружала идеальная тишина, подобной которой я никогда не слышал. До действия золпидена моё ощущение времени замедлилось, наверное, раз в сто. А после — в тысячи раз. Каждая секунда длилась дни. Даже движение глаз, любая попытка перевести взгляд, ощущалась как медленное скольжение по полю зрения.

Весь день я учился ходить,