Год - Александр Радов

Прохаживались одни, другие стояли, очень красивые почти обнаженные девушки, примерно пятнадцать-двадцать молодых и постарше, вдруг полетел игрушечный аппарат и пробил конструкцию с надписью «Tiamat». Стойте! Я вышел из себя – орал кто-то на фоне, но никто не поверил отчаянию.

– Обрати внимание, я далеко могу зайти, – произнесла похоже улыбаясь миловидная блондинка. – Один.

– Два, – закинула симпатичная справа в почти розовой майке. – Вам нравится, не отрицайте, парни, когда знаете, как девушку зовут, вам даже кого не обязательно знать в лицо, спрашиваете имена, и зная, что они не совсем от рождения, все равно испытываете подчас возбуждение.

– Я еще не пробовал с кем не обязательно, а вы – они, – прервал нагло он.

– Нет, – обиженно, подумал, страшно сожалея, что перебил, отвечала Два. – А что, похожи?

– Здесь все такие замечательные и без лишней одежды! А она, – некультурно показал на Один, – строит мило глазки.

– Ты же не понимаешь, где очутился, – не поддержала начало завязавшегося диалога с Один Два.

– Что значит не понимаю?

– Торопи повозки. – Первая, пылая, говорила, иногда плотоядно показывая. – Тебе надо перекинуться не с нами, мы для чего не совсем подходим, а с голосом, не своим, и он пояснит. А пообщаешься, сделаю что захочешь, и они, – окинула собрание плетенкой аренщика – предположительно тоже.

– Ну ладно, – ответил девушке. – Чтобы провести с вами ночь, с кем скажешь пойду на сделку, только кроме плохих, потому что взять этот голос – зло по определению, не могу с ним заключить сделку – ведь тогда вы не реальные девушки, а часть страшного самого искушения, нет, не хочу верить – заметив поскучневший резко взгляд ее, торопился объяснять лучше – не подумайте, что решил, вы под злом, вижу нет, но вы сами можете даже этого не знать, на деле все устроено так – нет.

– Сдались наличные рефлексии на обычные при знакомстве взаимные обвинения, – заинтересовалась не всем ему импонирующая чаровница с очень интересным вырезом на чуть очаровательно слегка мятом платье, новая краска не позволяла, и немного стоило отвернуться в смущении.

– А у тебя что за имя, – вставил он.

– Понимаешь. Сейчас либерализм, только не пугайся. И насильно действующие – они ведь не лохи с открытым забралом, так и забрать может с ничего, чего они там с собой творят. Бегут, значит, и жалуются, де ты их в виду имел. Очень любят примерить чужое, чтобы чужие не сдали, хищнический оскал капитализма в стране какого там уже мира, хрупкого. При том, они реальные, поэтому им легко объединяться, на взаимных данных. Одни всю жизнь тут изображают других, чтобы соблазнять третьих, поддерживать дискуссию, не знаю, что они поглощают, но явно не с одними друзьями. Так что никакого мне имени, и рассмотрения волнующих острых проблем – в обычном значении, предметов манипуляции.

– Похожи на мою хорошую знакомую, не ошибаюсь, – перебил неторопливо он.

– Послушай, детка, – вмешалась вдруг сильно скромная молодая, пока стоявшая чуть слева остальных, но видимо имевшая определенный авторитет, потому что девушки вмиг замолкли, мгновения тому, сообразил вдруг, не пение птиц тропических супер сопровождало перепалку, а переговоры неспешные прелестниц, кое-где вдруг переходящие в воздушные поцелуи ему. – Одна моя хорошая знакомая, шотландка, купила однажды три бутыли французского. К ней немедленно подошли активисты и предложили подставить магазин, ведь чека покупательница так и не видела. На возмущение, один из современных дружинников достал из ее сумки, точно средневековый факир – натуральную черепаху, другие наперебой начали требовать на холоднокровное документы.

– На что им, – недоуменно спросил он, и тут же вспомнил, просила.

– Общественники. На каждого почти у кого-то есть. Вот ходят и формируют отсутствие конкурентного спроса. Шотландка в Англии – реальный анекдот, а здесь нарвалась на бдительных.

Он очень хотел узнать, из Англии ли нынче сама, в жизни это наверно было бы вежливо, удержался. Третий номер смотрела на него все более благостно и заигрывала немного уже. Замечтавшись, все же что-то такое пробормотал.

– Они ее под руки взяли и спрашивают: кто по национальности, люксембуржка? Она: ошибаетесь, шотландка. Они: полностью? У вас от нас автокефалия против нас? Она – не понимаю, эти смеются, та не очень врубает, но видно, те еще непрошенные гости, плохо к гостям относятся. За имя зацепиться пробуют и вызнать, на чем добиралась сюда, где остановилась на постой, есть обратные билеты, где. Она – зовут так мол и так, про билет не дам ответ. Они – это что за имя. Она – мама назвала, родители с острова Мэн. Она – да, мама мэнка, папа нет. На что, помахивая корочками «удостоверение Человека с Большой буквы» общественники песню сочинили, буквально пару четких рифм, мама мэнка, папа нет, нет билета, заучен ответ. Зови нас господа хорошие, – сохраняя лицо, сообщили они. Это потому, что не русская? Да? Они – была бы русская, выразились понятнее. Та отказалась петь и подставлять не за что торговую точку, пригласившим ее друзьям было неловко за весь эпизод. – И молодая сама вдруг немного взгрустнув, замолчала.

Ничего не сказал, представляя глухой проулок, молодых, разнузданных сверх меры сотрудников нелегальных коммерческих структур, злых на весь мир, но таких добрых на самом-то деле – хотели показать ориентиры, красоту на теплом ночью искусственном пруду на окраине, они ведь не патриоты, плохие националисты, а я? – примерял на себя историю, надеясь на продолжение. Но та отмахнулась, изящно тасуя флирт.

– Что у тебя за имя, – спросил ее вместо отповеди не в меру ретивым поборникам разобщения в обществе, затем вспомнив, она немного представилась.

– Три, – ответила, сглаживая неловкость ее соседка.

– Вот что. Ну, может небольшое превью, обращаюсь к вам всем тогда, чего там получу. А то знаю, что бывает, говорили об этом самом, об одном и том же, теми же словами, но сама, типа требуя щадить чувства, уважать, что в первую очередь такой же человек – не дала окончательно условиться.

– Давай целоваться, ты словоохотливый, но затем сразу к высшей силе, да? Пару раз со мной и к самой высшей, идет. Договорились, – напирая, миловала особа, подходя к нему на расстояние не более двух метров.

– Тот голос – злая сила или добрая, бог или что-то вроде сонма магов и колдунов? Не могу общаться с чем-то, что общается точно некто конкретный, а еще и называется несклоняемо. Может, это отражение меня и вас, всего мира, а то целый мир против меня?

– Не усложняй мне восприятие реальности. Я такая вот девочка, мне никогда не сделает никто плохо, я дюже слаба, носитель жизни. Паинька, хотя бываю плохой, понимаешь. Тебе видно нравятся плохие девочки, но не стервы, или стервятники. Или хочешь в эдем, где все эти благонамеренные чинно соединятся со своими единственными воздыхателями, дневные святоши. Уверена, там повстречаешь близких по духу?

– Много их в тех парках, собирают свежие помело и нектарины, или они собираются сами, оттеняя прогулки любящих свет добра в пар? Возможна ли жизнь после смерти без власти промысла, кто создал нас на землю данную в грехах, или мы за то пища бактерий, а тут мы под управлением, кошмарно, – меня будут жарить на сковородке-вертеле, о муки древнего героя, где мы – сановники. Сейчас протяну руку и не смогу тебя ухватить, хряп, – сделав шаг к ней, хватил против ожиданий за упругое бедро.