Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин

Послушника все же нашли – замерзшего, перепуганного до смерти, но живого. Привели в обитель и, растопив баньку, отправились туда с вениками выбивать из стылого тела остатки холода. Хорошо, что так удачно все закончилось. Сразу решили – раз благополучно завершились поиски, то послушник останется в их монастыре на долгие годы. Даже старец Гермоген, обычно суровый и замкнутый человек, развеселился и пожелал спасенному «многая лета».

А на следующий день тяжело заболел отец Петр, высокая температура приковала его к лежанке, а громкий, изнуряющий кашель выворачивал все его нутро наизнанку. Ясно было, что настоятель простудился во время поисков. Но монахов удивило и даже насторожило вовсе не это. Отец Петр, которому было около шестидесяти, всегда отличался завидным здоровьем и крепостью духа. Никто не помнит, чтобы он вообще когда-нибудь хворал. Но, очевидно, сбой мог дать даже и такой крепкий организм.

Монахи сразу же принялись варить снадобья, могущие облегчить состояние настоятеля. Конечно же, молились за его здоровье все и помногу. На третий день отец Петр уже встал и с обычной своей живостью стал управляться по хозяйству. Но первая же служба далась ему с трудом – кашель сжимал горло, не давая произносить слова и петь. Тогда подумалось: пройдет еще день, другой, и кашель тоже отступит.

– Старче, старче! – над головой раздался чей-то взволнованный голос.

Гермоген открыл глаза и при слабом свете лампады различил неясные тени людей, проникших в его келью. Обычно сюда никто без позволения заходить не мог, и внезапный визит монахов старца весьма удивил.

– Что… Что случилось? – прохрипел Гермоген и, кряхтя, опустил ноги на холодный пол. Он постарался сесть, и кто-то из монахов участливо помог старцу, поддержав его иссохшее тело.

– Отче! – воскликнул один из монахов, в котором Гермоген признал алтарника, – вас призывает к себе отец Петр. Он… Он… – алтарник запнулся. И ему помог кто-то стоящий у самой двери:

– Совсем худо стало нашему отцу. Зовет к себе.

Теперь старец осознал причину ночного вторжения в его келью непрошенных гостей и коротко сказал:

– Сейчас буду, а покудова идите к нему…

– Скорее! – снова отозвался алтарник, – он… он хочет собороваться.

Гермоген дернул головой, и правая рука его затряслась.

– Идите же! Я сейчас буду.

Он все сразу понял. Еще накануне отец Петр подступил к нему с просьбой: «Коли станет худо мне, поспеши, старче, не мешкая, дабы успел я исповедаться…» Гермоген молча поклонился настоятелю, подумав при этом о слабости его здоровья и напрасности извечных хлопотаний на холодном воздухе. Ему бы отлежаться… Но разве отец Петр послушается! Он же и мгновения не высидит на одном месте. До чего же непоседливая, живая у него натура!

Быстро одевшись, старец Гермоген заспешил в келью настоятеля. Там уже горели свечи и факел, специально принесенный кем-то из монахов. Отец Петр лежал на лавке с закрытыми глазами и, казалось, будто он просто спит. Но заострившиеся черты лица и бледность выказывали в нем явно болезненное состояние.

– Отче! – позвал Гермоген.

И настоятель тут же «отозвался», дернув веками и попытавшись произнести какое-то слово. Но вялые губы не слушались этого, недавно такого сильного человека, воспроизводя лишь едва уловимые, непонятные постороннему звуки.

Гермоген с горечью застонал сам, явно сочувствуя отцу Петру. Так все неожиданно оборачивалось! Не мешкая больше ни секунды, он приступил к обряду соборования, призвал в помощники верного ему алтарника. Старец попросил унести из кельи факел, так как света было достаточно. Он затянул было молитву, но в это мгновение настоятель зашевелился и довольно громко позвал:

– Старче! Скорее, здесь ли ты?

– Да, отче, – быстро отозвался Гермоген, – здесь я.

– Поди сюда, – попросил болящий.

И старец послушно подошел к настоятелю и, кряхтя, опустился на колени перед его лежанкой. Теперь голова Гермогена находилась рядом с головой отца Петра, и он отчетливо услышал, как вместе с дыханием из груди настоятеля доносятся глухие, раскатистые хрипы.

– Я буду исповедоваться… – уже тихо сказал отец Петр, – ты меня… – не договорив, он громко закашлялся и клокотание в груди усилилось десятикратно… – ты уж меня не оставляй… до конца, – с трудом выдавил он из себя.

Гермоген оглянулся на алтарника и кивнул ему: «Выйди». И монах тут же покинул келью настоятеля.

Вот уже и небо посерело. Где-то на востоке появились едва заметные сполохи, и следом из-за туч проклюнулся первый солнечный луч. День обещал быть ясным, солнечным, и снег, словно чувствуя это, стал отливать белизной необыкновенной силы. На него даже больно было смотреть. А вот уже и солнечный диск выплыл из-за горизонта, и снег заискрился, заиграл, радуясь пронзительной хрупкости утреннего часа.

Монахи сгрудились в сенцах, молясь за своего настоятеля, к которому за долгие годы прониклись необыкновенным уважением и любовью. В самом деле, отец Петр был человеком редким. Яркой, можно сказать, «сочной» личностью. Таких встретишь нечасто. И каждый из них радовался, что судьба уготовила служить в монастыре, где такой настоятель. Сколько раз сюда, в монастырь, приезжали монахи из Киево-Печерской лавры, уговаривая отца Петра перебраться к ним. Но каждый раз тот отказывал под благовидным предлогом. К радости одних и к великому огорчению других. И кто мог подумать, что отец Петр, которому, казалось бы, и сносу не будет, вот так возьмет и сляжет? Да как крепко-то сляжет!

Наконец, из кельи настоятеля тихонько вышел старец Гермоген. За те несколько часов, что провел у постели больного, он осунулся, и создалось впечатление – даже горбиться стал! Пройдя молча мимо монахов, он заспешил на свежий воздух, где, сделав несколько глубоких вздохов, немного успокоился и взял себя в руки. То, что он услышал на исповеди, глубоко взволновало его старое сердце. Такое открылось! Но тайна исповеди – есть тайна исповеди. Все, что было говорено, должно остаться «внутри» старца, ни единый человек никогда не прознает о прошлом отца Петра. Гермоген хотел идти к себе, но передумал и круто развернулся к стоящим позади него монахам.

Снег скрипнул, и этот звук больно полоснул по сердцу каждого, кто с нетерпением ожидал от старца слова.

– Братья! – почти выкрикнул тот, – наш настоятель завещал схоронить его на мысе Айя.

Монахи зашумели, заволновались. Теперь для них стало ясно, что отец Петр не выкарабкается из цепких лап смерти, сжимающей его тело все крепче и крепче. Вдруг нашумевший ветер сыпнул с крыши снегом, запорошив голову старцу, отчего сделалось сразу холодно и неуютно.

– А где же такое место-то? – послышалось из толпы.

– Сказывал, что в Тавриде, то бишь в Крыму, – ответил Гермоген, – недалеко от Корсуни.

Братья удивились такому странному завещанию их настоятеля. Им никак не могло прийти в голову, что отец Петр возжелает быть похороненным в чужой стороне. И какая такая ниточка связывала его с далеким краем?