Оставь окно открытым - Софья Прокофьева

Человечек кряхтя встал на ноги, выпрямился, охнул и потер поясницу.

Василия Семеновича вновь охватили сомнения.

«Могут ли у игрушки бегать по спине мурашки? — подумал он. — Ну, конечно, не могут…»

— Что-то по ночам спину ломит, — пожаловался человечек. — Все с тех пор, как я целый день зимой просидел на льду. Там подо льдом плавала одна моя знакомая рыба. Такая славная рыбешка. Ну, мне надо было сказать ей пару слов по секрету. Знаете, если хотите кому-нибудь рассказать секрет, не найдете никого лучше рыбы. Никому не разболтает.

«Ох, могут ли быть у игрушки секреты? — опять с тоской подумал Василий Семенович. — Ну, конечно, не могут…»

Человечек быстро пробежал по папиросе, перескочил на руку Василия Семеновича. Топ-топ-топ! Василий Семенович чувствовал каждый его шаг на своей руке.

Человечек прыгнул к нему на рукав. Добежал до локтя, запрокинул голову. Посмотрел на Василия Семеновича.

— Конечно, о чем речь? Я прожег льдину насквозь. Но с тех пор что-то спину ломит. Особенно по ночам… Вообще, не люблю, когда ночь… Зачем, зачем она, эта ночь?..

Лицо у человечка стало совсем печальным. Он соскочил вниз и пошел по улице, понурившись, глядя себе под ноги.

Он шел и слабо светился, словно фонарик позади машины. При этом он чуть прихрамывал. Ведь одна его нога была обута в башмачок, другая босая.

Еще Василий Семенович разглядел, что карманы его куртки были чем-то туго набиты. Они так сильно оттопыривались, что он задевал их руками, когда шел.

Человечек казался таким беззащитным, что Василию Семеновичу даже стало страшно за него. Ведь любой прохожий мог нечаянно наступить на него, раздавить подошвой.

Человечек дошел до угла, обернулся, дружелюбно поднял кверху светящуюся ладошку и скрылся.

Василий Семенович остался один посреди темной улицы. Высокие дома пристально смотрели на него черными окнами.

«Что же это? — уже в который раз задал себе все тот же вопрос Василий Семенович. — Теперь я так и буду мучиться, пока не разберусь до конца во всей этой невероятной истории. Знаю я свой несчастный характер. Не будет мне теперь покоя, пока не пойму: кто же это все-таки сидел на кончике моей папиросы?»

— Никогда больше не пойду во двор! — Катя топнула ногой. — Хочешь, я сейчас дам честное слово, что никогда не пойду во двор? Ну, хочешь, хочешь?

— Нет, нет, не хочу, — поспешно сказала мама, — и вообще, давать честное слово по пустякам, куда это годится?

— Да, тебе с папой все пустяки, — с горьким укором сказала Катя. Я вот недавно палец порезала прямо до кости, а папа говорит «пустяки».

— Может быть, не до кости?.. — осторожно заметила мама.

— Не видала, а говоришь. — Губы у Кати задрожали, на глаза набежали слезы.

— Опять Васька дразнился? — догадалась мама.

— Рыжая, конопатая, нос лопатою, — проворчала Катя, угрюмо отвернувшись.

— Вот я поговорю с его бабушкой!

— Ты что? — Катя резко повернулась к маме. — Хочешь, чтобы меня дразнили: «Ябеда, корябеда, турецкий барабан. Кто на нем играет? Катька-таракан». Или: «Ябеда-доносчица, курица-извозчица» Этого хочешь, да?

— Ну, тогда сами разбирайтесь. Что я могу?.. — беспомощно развела руками мама.

Но тут мама посмотрела на часы и стала уже другой мамой. Это была мама, опаздывающая на работу.

На маму как-то сам собой наделся строгий синий костюм, прыгнула в руки сумочка.

Мама поставила перед Катей тарелку с манной кашей, где круглым желтым глазком плавал кусок подтаявшего масла.

— Съешь кашу и гулять, гулять, — распорядилась мама. Наскоро поцеловала Катю в ухо. Дверь за ней резко захлопнулась.

— Вот дам честное слово, что не пойду гулять, тогда все, права не имеете… — проворчала Катя.

Катя подперла щеки кулаками и задумалась. Ей было о чем подумать. Дело в том, что под самое утро ей приснился удивительный сон. Она даже засомневалась, может это и не сон вовсе. Но оказалось, все-таки сон. Что-то теплое приятно щекотало ей то нос, то щеку, то лоб. При этом чей-то тоненький голосок восхищенно приговаривал:

— Девятьсот девяносто восемь… Какая кругленькая… девятьсот девяносто девять… А эта, нет, вы только посмотрите до чего золотая… Тысяча… Тысяча и еще одна… А вот в эту я просто влюбился!..

Катя лежала зажмурившись. Открывать глаза не стоило. Известное дело: проснешься, и все.

А голосок, не уставая, все считал и считал: тысяча двести пять, тысяча двести шесть…

— О-о! — послышался восторженный стон. — Эта на звездочку похожа! Ну, просто редкость! В музей надо такую. В музей для веснушек.

Тут Катя, как ни крепилась, все же не выдержала, повернула голову и открыла глаза. И, конечно, все испортила. Голосок тут же смолк. Сон кончился. «Как бы сделать, чтобы еще такой сон приснился?» — подумала Катя.

— Тону! Спасите! Помогите! — вдруг кто-то отчаянно закричал совсем близко, совсем рядом с Катей. Катя вскочила, испуганно огляделась.

— Тону! Засасывает! Тащи меня из этого болота! — опять раздался тот же голос. Голос был тонкий, пронзительный и почему-то знакомый. Катя быстро посмотрела во все стороны, заглянула под стол, задрала голову кверху. Нет, потолок и люстра, конечно, и не думали тонуть.

— Да тут я! Здесь! — надрывался голосишко. — Куда ты смотришь? Ниже. Еще ниже. Глупая девчонка! Смотри на стол! Смотри в тарелку! В кашу гляди!

И тут Катя увидела, что из манной каши торчит маленькая круглая головка и две тонкие руки с отчаянно растопыренными пальцами. Катя от изумления застыла на месте. Крепко за жмурилась, снова открыла глаза. Нет, человечек не исчез.

— Подцепи меня ложкой! — человечек сердито захлопал руками по манной каше. — Ну, что ты стоишь? Не знаешь, что такое ложка?

У Кати в голове был какой-то туман. Но она послушно схватила ложку, поддела ею маленького человечка. Человечек, весь облепленный манной кашей, словно муха, попавшая в банку с вареньем, с трудом переполз к Кате на руку. Стал отряхиваться, счищать с себя кашу.

— Я сидел на тарелке, а краешек был в масле. Я поскользнулся и вжик!.. — недовольным голосом объяснил человечек. — Вот уж действительно глупая глупость!

Он завел руку за спину, досадливо сморщил лицо, стараясь соскрести кашу со спины. Катя заколебалась: может, помочь ему? А вдруг еще обидится?

— Ну что, довольна? — сердито проворчал человечек. — Я тону, а она, видите ли, по сторонам глазеет. Не хватает только, чтобы ты начала себя щипать!..