В поисках идеала - Лариса Порхун

не упусти её… Идеал, он как синяя птица счастья — не просто хрупкий и редкий, он — единственный. Идеал, мой милый, растворяется от невнимательности да равнодушия — мелькнёт и исчезнет, словно и не было его никогда…

Принц Теодор и сам не знал почему слова этой старухи так поразили его, пронизав словно крохотными, тончайшими иголочками всё нутро и проникнув в самое сердце, которое в сей же час, как старая карга коснулась его своими жёсткими и когтистыми пальцами, забилось в несколько раз сильнее.

Но только словам старухи поверил принц наш сразу и безоговорочно. И с того самого времени уже не знал покоя.

Ведь где-то далеко, — думал он, лёжа без сна в своей кровати, ждёт его одна-единственная Любовь, символ вечной красоты и молодости, его Идеал, о котором можно лишь мечтать… А он здесь, смотрит тоскливо через полог в окно, подгоняя рассвет, а она там, в неизвестном краю, самая желанная, прекрасная, но недосягаемая его возлюбленная… Быть может она также, как он, ждёт, томимая смутным волнением души и надеется на чудесную встречу.

О своих переживаниях принц мог поведать только лучшему своему другу Николе, с которым, как и в детские, светлые годы его связывала крепкая дружба, в нерушимости которой они поклялись ещё на самой её заре.

Никола, его добрый товарищ и поверенный сердечных тайн, уверил принца в своей преданности и любой помощи, которую он только в состоянии будет ему оказать.

В этот период, венценосный принц с каким-то небывалым рвением принялся за рисование. Никогда ещё картины его не были так прекрасны, а техника исполнения столь искусной. Главной героиней его полотен почти всегда была она, его таинственная незнакомка, его возлюбленная, его Идеал. И хоть каждый раз она получалась разной, объединяло их одно — эти женщины были невыразимо прекрасны. Они словно оживали под его кистью, светились изнутри и притягивали к себе своей призрачной красотой, обещая неземное блаженство тому, кто будет их достоин.

Известность о художественном таланте Теодора, вышла далеко за пределы их королевства. Принцу даже стали поступать нижайшие просьбы из других королевских семей нарисовать портрет царственной особы или члена его семейства: супруги, внучатого племянника, любимой собаки.

И всё же его учитель рисования находил, что принцу для достижения вершин искусства и придания известного лоска своим работам, необходимо учиться живописи в Риме, у настоящих мастеров. Он же, скромный учитель, уже давно передал его Высочеству всё, что знал и добавить ему, к его величайшему сожалению, более нечего.

А меж тем время шло, а принц Теодор всё думал о своём Идеале, и о том, где его найти. Благородный король и прекрасная королева, замечая всё чаще своего любимого сына в задумчивости и печали, истолковывая по-своему его настроение, регулярно устраивали балы, более всего напоминавшие ярмарки невест, так как туда, в первую и главную очередь приглашались знатные семьи, имеющие дочек на выданье.

Родители принца и сами охотно посещали подобные мероприятия, с тем, чтобы сын непременно сопровождал их, к чему у Теодора чаще всего не было особого расположения. Но не только из нежелания огорчить своих дорогих родителей он не перечил им, но и потому, что был у него план, который они разработали вместе с Николой, и который следовало обсудить с батюшкой. Но принцу всё не предоставлялось удачного случая это сделать.

Но вот однажды призвал его к себе отец и говорил с ним.

— Сын мой возлюбленный, — молвил он, — минул тебе уж двадцатый год, я стар и хотелось бы мне быть уверенным, что ты твёрдо стоишь на своих ногах и в случае даже самых тяжких испытаний не пошатнёшься, и не упадёшь. Мы старались учить тебя разным наукам, и кое в чём, как мне известно, ты даже весьма преуспел, что прекрасно и вовсе немаловажно для будущего правителя, но пора тебе и о женитьбе подумать, милый мой Теодор. Не ровён час и на престол нужно будет всходить и хорошо, если рядом будет любящая и умная жена. Вот и призвал я тебя узнать, нет ли на примете у тебя какой девушки из славного рода? Может, приглянулась моему мальчику некая прекрасная фемина, в то время как он скользил с ней по паркету во время королевского вальса?

Выслушал короля молодой принц Теодор со всей почтительностью доброго сына и поблагодарил его от всего сердца за заботу, любовь и науку. Но признался, что нет, никто ему не глянется, но сердце, тем не менее его несвободно. Там царит прекрасная незнакомка, идеал, о котором сообщила ему старая графиня. И он не успокоится, пока не отыщет её, и будет предан ей всей душой и телом до конца жизни. И только с ней одной, рука об руку, он посчитает себя вправе взойти на престол, когда настанет время, а до тех пор умоляет он своего доброго батюшку отпустить его в странствие по свету, чтобы отыскать свой Идеал, а заодно добраться до Рима и поучиться живописи у настоящих мастеров.

Сильно опечалился старый король.

— Разве это занятие для благородного принца скитаться по бескрайним дорогам подобно какому-нибудь бродяге да малевать картинки в обществе распутных женщин и малообразованных, нетрезвых шутов, мнящих себя богемой?! — говорил он королеве, воздевая руки к небу и даже слегка потрясая ими, а такое случалось с добрым королём крайне редко и являлось высшим проявлением его разочарования и горечи.

Но, к счастью, королева была не только прекрасной, но и мудрой. К тому же, сама будучи тонкой ценительницей прекрасного, она нежно взращивала и всячески поддерживала художественный талант сына.

А как женщину, её очень тронуло стремление Теодора пуститься во имя любви в трудное, долгое и наверняка опасное странствие, чтобы отыскать свою возлюбленную. Поэтому она смогла убедить своего короля и супруга, что отчаиваться нет причины, говоря о том, что молодому человеку и будущему правителю будет полезно повидать свет, да себя показать, да проверить на что ты способен. Ну а что до занятий живописью, то худого в них ничего нет. Ведь сына уже сейчас называют Теодором Прекрасным, а когда слава его, как поцелованного Богом художника возрастёт ещё больше, то в памяти потомков он может остаться, как Теодор Искусный!

Тут нужно заметить, что славный и благородный король наш, хоть и являлся во