Белый конь, бледный всадник - Кэтрин Энн Портер

– Ну что же, стало быть, выходит, по рукам – так, что ли? – Мистер Томпсон вскочил, словно вспомнил вдруг про важное дело. – Вы тогда становитесь вот сюда к маслобойке, покачайте ее маленько, ага, а я покуда смотаюсь в город кой по каким делишкам. Совсем возможности не было отлучиться всю неделю. Как быть с маслом, когда собьется, это вы небось знаете?

– Знаю, – не повернув головы, сказал мистер Хелтон. – Я умею обходиться с маслом. – У него был странный, тягучий голос, и, даже когда он говорил всего два слова, голос у него медлительно вихлялся вверх и вниз и ударение приходилось не туда, куда надо. Мистера Томпсона разбирало любопытство, из каких же чужих краев мистер Хелтон родом.

– Так где бишь это вы работали раньше? – спросил он, как если бы предполагал, что мистер Хелтон начнет противоречить сам себе.

– В Северной Дакоте, – сказал мистер Хелтон.

– Что ж, всякое место на свой манер не худо, коль пообвыкнуть, – великодушно признал мистер Томпсон. – Вы-то сами родом нездешний, правильно?

– Я – швед, – сказал мистер Хелтон, принимаясь раскачивать маслобойку.

Мистер Томпсон густо хохотнул, точно при нем первый раз в жизни отпустили такую славную шутку.

– Вот это да, чтоб я пропал! – объявил он громогласно. – Швед! Ну что же, но одного боюсь, не заскучать бы вам у нас. Что-то не попадались мне шведы в нашей местности.

– Ничего, – сказал мистер Хелтон. И продолжал раскачивать маслобойку так, словно работал на ферме уже который год.

– Правду сказать, если на то пошло, я до вас живого шведа в глаза не видал.

– Это ничего, – сказал мистер Хелтон.

Мистер Томпсон вошел в залу, где, опустив зеленые шторы, прилегла миссис Томпсон. Глаза у нее были накрыты влажной тряпицей, на столе рядом стоял тазик с водой. При стуке мистертомпсоновых башмаков она отняла тряпицу и сказала:

– Что там за шум во дворе? Кто это?

– Малый у меня там один, сказался шведом, масло, сказал, умеет делать, – отвечал мистер Томпсон.

– Хорошо бы и вправду, – сказала миссис Томпсон. – Потому что голова у меня, гляжу, не пройдет никогда.

– Ты, главное, не беспокойся, – сказал мистер Томпсон. – Чересчур ты много волнуешься. А я, знаешь, снарядился в город, запасусь кой-каким провиантом.

– Вы только не задерживайтесь, мистер Томпсон, – сказала миссис Томпсон. – Не заверните ненароком в гостиницу. – Речь шла о трактире, у владельца заведения, помимо прочего, наверху сдавались комнаты.

– Эка важность два-три пуншика, – сказал мистер Томпсон, – от такого еще никто не пострадал.

– Я вот в жизни не пригубила хмельного, – заметила миссис Томпсон, – и, скажу больше, в жизни не пригублю.

– Я не касаюсь до женского сословия, – сказал мистер Томпсон.

Мерные всхлипы маслобойки нагнали на миссис Томпсон сперва легкую дремоту, а там и глубокое забытье, от которого она внезапно очнулась с сознанием, что всхлипы уже порядочно времени как прекратились. Она привстала, заслонив слабые глаза от летнего позднего солнца, тянущего расплющенные пальцы сквозь щель между подоконником и краем штор. Жива покамест, слава те Господи, еще ужин готовить, зато масло сбивать уже не надо и голова хотя еще и дурная, но полегчала. Она не сразу сообразила, что слышит, слышала даже сквозь сон, новые звуки. Кто-то играл на губной гармошке, не просто пиликал, режа слух, а искусно выводил красивую песенку, веселую и грустную.

Она вышла из дома через кухню, спустилась с крыльца и стала лицом на восток, заслоняя глаза. Когда мир прояснился и обрел определенность, увидела, что в дверях хибарки, отведенной для батраков, сидит на откинутом кухонном стуле белобрысый верзила и, закрыв глаза, выдувает музыку из губной гармошки. У миссис Томпсон екнуло и упало сердце. Боже ты мой, видать, бездельник и недотепа, так и есть. Сначала черные забулдыги, один никудышней другого, теперь – никудышный белый. Прямо тянет мистера Томпсона нанимать таких. Что бы ему быть порадивей, что бы немного вникать в хозяйство. Ей хотелось верить в мужа, а слишком было много случаев, когда не удавалось. Хотелось верить – если не завтра, то на худой конец послезавтра жизнь, и всегда-то ох какая нелегкая, станет лучше.

Она миновала хибарку осторожными шажками, не скосив глаза в сторону, сгибаясь в поясе из-за ноющей боли в боку, и пошла к погребу у родничка, заранее набираясь духу отчитать этого нового работника со всей строгостью, если дела у него до сих пор стоят.

Молочный погреб, а по сути тоже обветшалая дощатая лачужка, был сколочен на скорую руку не один год назад, когда приспела надобность обзавестись молочным погребом, строили его на время, но время затянулось, и он уже разъехался вкривь и вкось, скособочился над неиссякаемой струйкой студеной воды, сочащейся из маленького грота и почти заглохшей от блеклых папоротников. Ни у кого больше по всей окрестности не было на своей земле такого родника. Мистер и миссис Томпсон считали, что, если подойти с умом, родник может принести золотые горы, да все было недосуг приложить к нему руки.

Шаткие деревянные лавки теснились как попало на площадке вокруг бочажка, где в поместительных бадьях свежим, сладким сохранялось в холодной воде молоко и масло. Прижимая ладонью больное место на плоском боку, а другой заслоняя глаза, миссис Томпсон нагнулась вперед и заглянула в бадейки. Сливки сняты и сцежены в особую посудину, сбит добрый катыш масла, деревянные формы и миски, впервые за Бог весть сколько времени, выскоблены и ошпарены кипятком, в полной до краев кадушке готово пахтанье для поросят и телят-отъемышей, земляной, плотно убитый пол чисто выметен. Миссис Томпсон выпрямилась с нежной улыбкой. Бранить его собралась, а он, бедняга, искал работу, только что явился на новое место и вовсе бы не обязан с первого раза знать, что и как. Зря обидела человека, пускай лишь в мыслях, как же его теперь не похвалить за усердие и расторопность – ведь все успел, и притом в одну минуту. Ступая с обычной осторожностью, она несмело приблизилась к дверям хибарки; мистер Хелтон открыл глаза, перестал играть и опустил стул на все четыре ножки, но не встал и не взглянул на нее. А если б взглянул, то увидел бы хрупкую маленькую женщину с густой и длинной каштановой косой, страдальческим очерком терпеливо сжатых губ и больными, легко слезящимися глазами. Она сплела пальцы козырьком, упершись большими пальцами в виски, и, смаргивая слезы, молвила с милой учтивостью:

– Здрасьте, сударь. Я миссис Томпсон и хочу сказать, вы очень прекрасно управились в молочном погребе. Его всегда трудно содержать в порядке.

Он отозвался, тягуче:

– Ничего. – И не шелохнулся.

Миссис Томпсон подождала минутку.

– Красиво вы играете. Мало у кого на губной гармошке получается складная музыка.

Мистер Хелтон сидел ссутулясь, раскинув длинные ноги и сгорбив спину