Клетка для райской птички - Марина Серова

Вчерашний вечер можно было считать фантастически удачным. Мало того что освободился Скворцов на удивление рано, аж в семь часов вечера, так еще в шахматном клубе его партнером по игре оказался небезызвестный в шахматных кругах Шеферов. И в довершение всего Скворцову удалось свести партию с Шеферовым вничью. Вот это удача так удача. Ему, Скворцову, аплодировал Сам Шеферов!

Но все хорошее, как известно, быстро кончается. Уж кто-кто, а капитан Скворцов знает это не понаслышке! И как бы в подтверждение этому знанию, не успел начаться новый день, а неприятные новости и события уже посыпались на голову капитана.

Ровно в шесть часов утра, когда он досматривал самый красочный из всех ночных снов, его мобильный заиграл «Похоронный марш». Это означало, что Скворцова срочно возжелало видеть начальство. А уж если начальство не дожидается твоего прихода на рабочее место, то, значит, дела совсем плохи, естественно для тебя!

– Капитан Скворцов на проводе! – сказал он в трубку. – Да. Где? Когда? Кто выехал на место? Понял, еду!

* * *

Когда Скворцов прибыл на место, там уже «вовсю кипела работа», как выразился его начальник по телефону. В полупустом, пахнущем побелкой и масляной краской помещении находились всего три человека: эксперт-криминалист Лев Михайлович Брюгер, пожилой, лысоватый, склонный к полноте поволжский немец, специалист высокого класса в своем деле; участковый уполномоченный – Артемка Михеев – лентяй, выпивоха, бездельник, но, по необъяснимым причинам, баловень судьбы и любимчик начальства; да мужчина неопределенного возраста, худощавый, с легкой сединой в волосах и запоминающимся проницательным взглядом. Его Скворцов не знал и вполне резонно предположил, что тот – служащий музея, вероятнее всего, руководитель среднего звена, которого, так же как и Скворцова, в срочном порядке вызвали на место происшествия. Мельком поздоровавшись с коллегами, Скворцов обратился к незнакомцу:

– Следователь Скворцов. С кем имею честь…

– Карагодин Петр Семенович. Местный сторож.

– Сторож?! – Глаза Скворцова полезли на лоб.

Предположить, что мужчина настолько представительного вида может быть сторожем музея, Скворцов просто не мог! Однако жизнь иногда преподносит нам неожиданные сюрпризы.

– Совершенно верно!

– Любопытно… И что же, в музее все сторожа такие?

– Если я вас правильно понял, не все, – заулыбался Карагодин, – нас здесь всего четыре сторожа. Работаем в паре. Когда выпадает будний день – работаем только ночью, а если выпадают выходные, то остаемся в музее целые сутки. Но всегда – по двое. Конечно, по штату положено иметь три пары сторожей, но тогда зарплата совсем уж мизерная выходит. Вот и приходится администрации идти на компромисс.

– Понятно, – промычал Скворцов. – Скажите, в эту ночь было ваше дежурство?

– Совершенно верно. В эту ночь по графику должны были дежурить я и мой напарник, Никодим Трофимович, очень, кстати, уважаемый человек, в прошлом – мастер спорта по боксу!

– Насколько я понимаю, слова «должны были дежурить» предполагают некие изменения в графике? – Скворцов вопросительно поднял брови.

– Понимаете, – нерешительно начал Петр Семенович, – конечно, при иных обстоятельствах в наших действиях не было бы никакого криминала. Ну поменялись сторожа сменами по семейным обстоятельствам – дело житейское… Но, учитывая недавние события, невольно начинаешь отыскивать скрытые мотивы тех или иных поступков, каждому слову, произнесенному накануне преступления, придаешь двоякий смысл.

– Да? – Скворцов был явно заинтересован. – У меня к вам просьба – расскажите-ка поподробнее о событиях сегодняшней ночи, а также обо всех словах, просьбах и неожиданных происшествиях, предшествовавших ночному инциденту. Только, пожалуйста, ограничьтесь фактами!

– Постараюсь! – не без сарказма ответил Карагодин. – Голые факты так голые факты!

Скворцов поморщился, но был вынужден ответить:

– Прошу вас, Петр Семенович, не лезьте в бутылку! Если бы вы знали, сколько всякой шелухи нам, операм, приходится выслушивать за день, вы бы, вместо того чтобы обижаться, посочувствовали мне! А факты, к вашему сведению, услышанные без комментариев свидетелей, – это пятьдесят процентов успеха в раскрытии дела!

– А как же везение? – улыбнувшись, поинтересовался Петр Семенович.

– Везение – это, конечно, здорово, но только если это везение подкреплено фактами! – И Скворцов тоже заулыбался.

– Ну что ж, думаю, мы поняли друг друга. Я могу приступить к описанию событий? – Скворцов коротко кивнул, и Карагодин начал свой рассказ.

* * *

Двенадцатого мая Петр Семенович приехал в Центральный исторический музей мировых искусств, в котором трудился вот уже почти пятьдесят лет, сначала консультантом по истории Древней Италии и Древнего Рима, потом внештатным сотрудником запасников музея и, наконец, штатным охранником восточного и западного крыла музея. Приехал он по предварительной договоренности с ведущим специалистом музея в области итальянского искусства Зоей Александровной Терех. Вопрос заключался в том, что на имя Зои Александровны поступило предложение приобрести для итальянской композиции порядка десяти экспонатов известных итальянских мастеров по совершенно бросовой цене. Адресат объяснял низкую стоимость экспонатов желанием состоятельного мецената пополнить коллекцию итальянского искусства данного музея исключительно в память о счастливых детских годах, напрямую связанных с музеем.

Зоя Александровна, женщина достаточно трезвомыслящая во всех житейских обстоятельствах, когда дело касалось музейных экспозиций и исторических ценностей, оказывалась человеком крайне импульсивным и даже одержимым. Естественно, она сразу же зацепилась за это предложение, но так как решение финансовых вопросов лежало вне ее компетенции, ей необходимо было заручиться поддержкой со стороны независимого эксперта в области искусства Древней Италии. Петр Семенович был приглашен в музей именно в этом качестве независимого эксперта. Во-первых, потому, что действительно являлся экспертом в данной области, а во-вторых, потому, что имел непререкаемый авторитет в глазах генерального директора музея, в ведении которого находились все финансовые вопросы.

Карагодин приехал в музей в точно назначенный срок, в десять тридцать утра, но оказалось, что Зоя Александровна все еще не получила обещанного каталога экспонатов, предложенных музею для покупки. Меценат, с которым Зоя Александровна до настоящего времени общалась только по электронной почте, на связь не выходил, хотя она трижды проверила точность номера телефона, указанного в последнем письме. На ее письма ответа также не было. Это казалось очень странным, ведь инициатива исходила исключительно от предлагающей стороны. Прождав до половины третьего, Петр Семенович вынужден был отправиться домой, так как в ночь с двенадцатого на тринадцатое мая ему предстояло заступать на дежурство, а перед дежурством следовало хоть немного поспать. В музее все знали, насколько серьезно Карагодин относится к работе охранника. Так или иначе, но на дежурство Петр Семенович приехал невыспавшийся, а от этого раздраженный. Еще больше раздражения ему добавило сообщение, что сегодня ему предстоит дежурить не со своим постоянным напарником, Никодимом Трофимовичем Лисченко, а с охранником сменной бригады Мишкой Шнягой. Фамилия у Мишки, естественно, была другая, но в музее его звали только так. Карагодин даже не сразу вспомнил его настоящую фамилию, настолько прижилось Мишкино прозвище в кругу музейных работников. По своей сути Мишка был вполне безобидным, даже отзывчивым и симпатичным парнем, но вся беда заключалась в том, что он был запойным. Причем никто, даже сам Мишка, не мог определить, когда и по какой причине у него начнется запой. Он мог месяцами работать, не вызывая нареканий со стороны начальства, а то вдруг ни с того ни с сего не выйти на работу, даже не предупредив напарника. В таких случаях его всегда заменял Петр Семенович. Обычно Мишке хватало недели на то, чтобы, по его собственному выражению, отпиться. После очередного запоя Мишка возвращался в музей поникший, слезно просил прощения у директора музея, обещал, что такого больше не повторится, и с удвоенным усердием приступал к выполнению своих обязанностей. Директор обычно шумел, грозился «уволить Мишку к едрене фене», но в итоге всегда давал парню последний шанс.