Физиогномика - Джеффри Форд

— Не представляю, как вы здесь живете, — заметил я, выдавив из себя остатки доброжелательности.

— Видит бог, мы скоты, ваша честь, — отозвался он, покачивая головой, — зато мы умеем добывать синий дух.

— Да, разумеется, — согласился я, — однако я как-то видел на выставке во Дворце Науки обезьяну, которая умела писать на пергаменте слова «Я не обезьяна». Пятьсот строк, и каждая строка заканчивалась пышным росчерком.

— Чудо, — вздохнул мэр.

Он проводил меня к обшарпанному четырехэтажному зданию в центре городка. Сей дворец именовался «Отель де Скри».

— Я снял для вас весь четвертый этаж, — объявил мэр.

Я проглотил просившиеся на язык слова.

— Обслуживание превосходное, — продолжал он. — Подают отличное жаркое из кремата, и выпивка достойна похвалы.

— Крематы, — повторил я, поджав губы, однако прервал фразу, заметив проходившего по левой стороне улицы синего старика. Батальдо, проследив мой взгляд, махнул рукой медленно ковылявшему к нам уродцу. Тот, не повернув головы, махнул в ответ. Кожа у него была цвета безоблачного неба.

—Что это значит? — поразился я.

— Старые шахтеры так много времени проводят в синей пыли, что пропитываются ею насквозь. В конце концов они полностью превращаются в камень. Бедные семьи продают их государству на вес за половинную стоимость чистого топлива. Если же родственники не нуждаются в средствах, то вносят их в списки «твердокаменных героев» и оставляют в городе как памятник отваге, в поучение молодежи.

— Варварство, — процедил я.

— Мало кто доживает до такого конца, — заметил мэр. — Обвалы, ядовитые газы, падения в потемках, сумасшествие. Вот мистер Битон, — добавил он, указывая вслед синему старцу, — через несколько дней обнаружится где-нибудь, тяжелый как могильная плита нетвердый как скала.

Мэр открыл передо мной парадную дверь отеля и представил хозяину. Последовал обычный обмен любезностями. Пожилая пара, царствовавшая над облезлым изяществом «Де Скри», мистер и миссис Мантакис, являли каждый в своем роде физиономическую летопись нелепостей. Природа промахнулась, наделив старика черепом настолько узким, что в нем едва ли оставалось место для разума, и длинным, как мое предплечье. Когда он нагнулся поцеловать мой перстень, я понял, что не стоит ожидать от него многого. Не имея привычки, так сказать, пинать больную собаку, я наградил его улыбкой и ободряющим кивком. Хозяйка в свою очередь оскалила в улыбке острые зубки хорька, и я отметил про себя, что каждый раз, расплачиваясь по счету, неплохо будет тщательно пересчитать сдачу. Сам отель, с его потертыми коврами и надтреснутыми канделябрами, говорил о сером, затянувшемся убожестве.

— Какие-либо особые пожелания, ваша честь? — осведомился мэр.

— Ванну со льдом на рассвете, — распорядился я, — и полная тишина. Я должен буду сосредоточиться.

— Надеюсь, вы найдете пребывание у нас... — начала хозяйка, но я жестом остановил ее и попросил показать комнаты. Мистер Мантакис с моим саквояжем начал уже подниматься наверх, когда мэр объявил, что к четырем пришлет за мной кого-нибудь.

— Официальный прием по случаю вашего прибытия, сударь, — крикнул он мне вслед.

— Как вам будет угодно, — буркнул я, поднимаясь по скрипучим ступеням.

Отведенное мне помещение оказалось довольно просторным: две большие комнаты, одна — под спальню, другая, с письменным столом, лабораторным столом и кушеткой, — под кабинет. Полы скрипели, холодный ветер северных границ просачивался в плохо прошпаклеванные окна, а обои с розовыми букетами среди вертикальных зеленых полос наводили на мысль о карнавале.

В спальне я с изумлением обнаружил одного из твердокаменных героев, о которых рассказывал мне мэр. В углу, слегка нагнувшись, стоял старик в шахтерском комбинезоне. Статуя служила подставкой для большого овального зеркала.

.— Мой брат, Арден, — пояснил Мантакис, поставив саквояжу кровати. — Не хватило у меня духу продать его в Город на топливо.

Старик уже собрался уходить, но я задержал его вопросом:

— Что вы знаете про белый плод из Земного Рая?

— Арден там был, когда его нашли, лет десять тому назад. — Он тянул слова, как свойственно всем тугодумам. — Совсем белый, а на вид вроде спелой груши; так и хочется впиться зубами, — при этих словах он показал свои желтые кривые зубы. — Отец Гарланд сказал, его нельзя есть. Кто его попробует, станет бессмертным, а это против воли божьей.

— И вы подписываетесь под этой чушью? — спросил я.

— Простите? — недоуменно переспросил старик.

— Вы в это верите?

— Я верю в то же, что и вы, ваша честь, — пробормотал он и, пятясь, выскользнул за дверь.

Стоя перед окаменевшим Арденом, я изучил свое отражение в зеркале и остался доволен увиденным. Пусть Создатель отправил меня в провинцию в наказание, это еще не повод для разболтанности. Малейшее пренебрежение своими обязанностями тут же станет ему известно, и меня либо казнят, либо сошлют в трудовой лагерь.

За пятнадцать лет достичь ранга физиономиста первого класса — незаурядное достижение. Мне не раз случалось проводить тончайшие физиономические расследования. Кто, как не я, разоблачил латробианского волка-оборотня, скрывавшегося в облике шестилетней девочки, когда этот зверь наводнил ужасом поселки под самыми стенами Отличного Города? Кто опознал в полковнике Расука потенциального революционера, отвратив направленный на Создателя удар, когда сам убийца еще не ведал о своем замысле? Многие, в том числе и Драктон Белоу, числили меня лучшим из лучших, и я не собирался разочаровывать их, хотя бы само дело казалось пустяковым, а место преступления — последним захолустьем.

Каждому ясно, что такое расследование полагалось бы поручить свежеиспеченному выпускнику Академии, из тех, что умудряются порезаться собственным скальпелем. Религиозная подоплека этого дела вызывала отчетливый зуд под копчиком. Помнится, однажды я пытался убедить Создателя очистить страну от религии. В Городе она отмерла сама собой, вытесненная преклонением перед Белоу. Преклонение это порождалось тем, что каждый горожанин мечтал хоть в малой мере разделить его всеведение. Однако в провинциях еще били поклоны перед мертвыми идолами. В ответ я услышал: «Пусть дурачатся».

— Это извращение природы! — возразил я.

— Меня это не трогает, — сказал он. — Я сам извращение природы. Религия занимается страхами, чудесами и чудовищами, — Создатель изящным жестом извлек у меня из уха гусиное яйцо, разбил его о край стола, и оттуда выбежал сверчок. — Понимаешь? — спросил он. Тогда-то я и обратил внимание на непрерывную линию его бровей и пучки светлых волос на костяшках пальцев.

Чистая красота наполняла меня, превращая невысказанные мысли в образы, ощущения, ароматы. В зеркале за своим отражением я увидел сад белых роз со шпалерами и вьющимися виноградными лозами, капля за каплей перетекающий в видение Отличного Города. Белый металл шпилей, башни и бастионы освещенные солнцем самых светлых моментов памяти — И Город тоже закружился и растаял, оставив меня в убогой комнатенке «Отеля де Скри».