Причуды Артура - Эрве Гибер

Артур, наконец, встал, он не заметил, что заходил Лапочка. Он сразу же пошел к месье Фальконе, чтобы узнать, какой объем могут вместить его холодильники за неделю, он хотел побыстрее купить лодку. Вместе с Лапочкой они снова вымыли сети пресной водой, но сети продолжали источать отгонявший птиц запах водорослей, и они вернули их, сочтя себя разоренными арендой; решено было смастерить гигантские сумки, сшив вместе уйму продуктовых сеток, украденных у чужих матерей и сестер на рынке и освобожденных от картошки на пустыре. Они рискнули истратить последние деньги на покупку нового сорта клея, расхваленного в журнале, и Артур принялся изобретать небывалые ловушки, сделал множество вращающихся рогаток с зарядами из рыболовных крючков, а Лапочка придумал, как его шантажировать, чтобы он их не использовал; Лапочка был пособником губительной нежности.

Бабушка Лапочки, которая была не его настоящей бабушкой, а простой доброй женщиной, умерла, и у Артура появилась новая расточительная причуда. Охладев к птицам, он принялся думать об обезьянах, хотел обустроить питомник, заняться прививками, и из чистой мании купил маску обезьяны, жуткую рожу из вареной бумаги, к которой крепились бакенбарды: полоски синего меха. Лапочка состязался с ним, он раздобыл перчатку с пуговицами, одну-единственную таинственную перчатку, в которой сам никакой тайны не видел, Артур же ненавидел перчатки: по его мнению, их носили одни душегубы.

Когда у него появились деньги на лодку, Артур заметил в ней пробоину: починить корпус было невозможно, и тогда он перевел взгляд на другой, более необычный предмет, он заприметил гиппопотама, которого решил перепродать некий фигляр, чтобы наказать зверя за обжорство, на самом деле, гиппопотам должен был со дня на день подохнуть, он не обладал никакими пороками, и фигляр просто старался отыскать и нашел-таки экстравагантный предлог, чтобы не вызывать подозрений в собственной меркантильности, однако, перевозить гиппопотама было невозможно, а Артур хотел путешествовать. Он вернулся к мысли о птицах, но на этот раз о птицах покрупнее, за чье курлыканье дорого платили в столицах, и повел Лапочку в леса, где можно было их отыскать. Они вооружились огарками, и Лапочка провел много дней, испытывая свистки и поднимая на ветви камуфляжные шлемы. Первыми, на кого они нацелились, были соколы и орлы. Но из-за каприза перед великой бойней в лесу Артур вернулся к гиппопотаму, он сказал себе, что такое животное все-таки могло бы привлечь немало зевак. Однако, дабы развлечение было занятным, сказал он себе еще, животное нельзя показывать просто так и, поскольку не было и речи о том, чтобы гиппопотам скакал через обруч или даже просто бегал галопом, он подумал сделать его посмешнее, напялив всякой рванины. В деревне на этой неделе как раз был благотворительный базар: туалеты и сценические костюмы прима-балерины, вернувшийся умирать в родные места, распродавала жена мэра, леди Бигуди. Проходя мимо выставленных напоказ вещей, Артур запал на потрепанную розовую пачку, которую отдал Лапочке распороть, чтобы надеть на гиппопотама: балерина потолстела, но не до такой степени. Артур непредусмотрительно слишком сильно затянул шнурок на гиппопотаме, и зверь, которому не нравилась юбка, непрестанно вертелся, вырывая из нее последние лоскуты, к тому же он всю ее намочил, капли лились с нее на песок в тесном загоне, который Артур обустроил в общественном саду, гиппопотам изорвал шнурок и, казалось, собирался дать деру, но всего лишь отступил назад и, к великой радости страховщика, наперекор всем предсказаниям, по-прежнему не умирал. Артур купил трость, чтобы дрессировать его.

Лапочка жил один, и ему удалось заставить Артура приходить к нему ночевать три раза в неделю: в качестве предлога он использовал то, что ему снятся кошмары, Артур вспомнил собственное детство и сжалился. Но ставни и занавески в спальне Лапочки закрывались на ночь так плотно, что не давали проникнуть ни малейшему лучу света, и оба оказывались в нескольких сантиметрах друг от друга в темнейшей тьме. Лапочка решил ложиться и больше уже не двигаться из страха, что шуршание одеяла смутит Артура. Бесшумно он протягивал к нему руку, но Артур никогда ее не касался, так как ничего не видел. Лапочка придумал следующую стратагему: он купил новые часы, стрелки которых светились сильнее, чем у предыдущих, и, ложась в тишине, принимался размахивать рукой, дабы стрелки, словно светящиеся мотыльки, привлекли взгляд Артура, и затем простирал руку к Артуру, ожидая, что тот возьмет ее, но либо Артур уже спал, либо спрашивал себя, чего именно ждет Лапочка, ибо он никогда не касался его руки. Однажды ночью Артур сказал ему:

— Мы поедем на полюс и будем пить там черепашье молоко. А научиться в жизни можно лишь одному. И ты, мой милый мальчик, должен об этом помнить: единственное, что нам дано познать, — это страдание.

Но Лапочка не мог его слышать, к тому же он был немой. Накануне великой бойни они опробовали летающие сети в верховье долины, но в них попала лишь мошкара. У Лапочки случился приступ тошноты, но доктор не нашел никакой болезни.

Артура охватила очередная бесплодная причуда. Подобно художникам древности, он начал собирать различных ракообразных, всякую дичь, ягоды земляники, растерзанных скатов, порезанных на костлявые куски черных угрей, лимонные шкурки, устриц, потекшие арбузы, очищенные сочные зерна гранатов, заткнутые платками пузырьки, хрустальные колпаки и многочисленные ракушки, он никак их не упорядочивал, но подолгу рассматривал, испытывая особое необъяснимое удовольствие от того, как мякоть и плоть разлагается, а стекло противостоит тлению. На самом деле, он любил Лапочку потому, что тот был тихим и не мог его ни в чем упрекнуть.

У Лапочки все чаще и чаще случались приступы тошноты, и доктор был вынужден констатировать беременность. Ответственным мог быть только Артур, ибо в деревне уже не верили в дела Провидения, тем не менее, и один, и другой обоснованно заявляли, что и пальцем друг друга не трогали. Лапочка забыл сказать, что однажды, пока Артур спал, он украл у того несколько слезинок и с наслаждением выпил их из крестильной чашечки. Врач сказал, что нужно от всего этого избавиться, и Лапочка решил нанести визит леди Бигуди, жене мэра, которая тем только и занималась, что устраивала благотворительные праздники, он покинул ее в меланхолическом настроении, и Артур был с ним так же ласков, как был жесток с их добычей.

Когда Артур надевал маску обезьяны, Лапочка сразу же совал руку в единственную перчатку, и, если бы кто-то застал их вместе, то назвал бы безумцами.

Отец Фальконе заметил, что птичьи клювы, если их очистить скребком от перышек и волокон, вымочить в квасцах и затем выправить растворителем, превращаются в безукоризненные октаэдры, он коллекционировал их, называя своими маленькими пирамидками. В комнате позади магазина у него их было около сотни, пирамидки располагались на специальной деревянной доске, украшенной белыми кристаллами, имитировавшими снег. Закончив работу, он принимался воссоздавать Египетский поход, представляя всевозможные поражения: в его распоряжении не было настоящих солдат, не было даже миниатюрных фигурок, его взгляду было достаточно лишь пройти по птичьим клювам, и он слышал звуки столкновений обессиливающих тел, ему мерещились солдатские стоны. Иногда он проливал на снег из маленькой склянки, содержимое которой мог легко пополнить, несколько струек крови, ему это казалось милым, но он знал, что потом нужно будет помыть кристаллы, стоившие, в отличие от остального, порядочно.