Бумажная оса - Лорен Акампора
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На задней обложке альбома была твоя надпись, до боли сухая: «Эбби, мне жаль, что мы больше не близки, но я надеюсь, что когда-нибудь все изменится. С любовью навсегда, Элиза».
Часто мне снился один и тот же сон про диван. Он повторялся каждую неделю. Во сне я пыталась позвонить тебе, но мои руки так тряслись, что я не могла правильно набрать твой номер. Я пыталась несколько раз, прежде чем мне удалось это сделать и ты наконец взяла трубку и произнесла: «Я здесь, я иду». Я неслась по узким улочкам чужого города, в растерянности бегая по кругу, пока все-таки не нашла то здание – каменное сооружение, увитое плющом, похожее на английскую усадьбу, – и поднялась по покрытой ковром лестнице. И вдруг дверь в комнату распахнулась. Дальше мы с тобой сидели на диване, держась за руки. На тебе было платье, расшитое стразами. На мне – облегающее черно-фиолетовое платье с вертикальной белой полосой по центру. Мы разговаривали и смеялись, наслаждаясь общением. Отчаяние словно улетучилось. Сожаление о наших потерянных годах исчезло. Все вокруг нас излучало свет.
Я проснулась на пике любви. Этот сон был настолько подробным и явным, что каждый раз, когда я его видела, я была уверена, что это действительно ты, Элиза. Иногда ты приходила ко мне вот так. У меня не было доказательств, но я была убеждена, что сон снился нам обеим. Я так и не смогла точно вспомнить слова, которые мы говорили друг другу, но, когда я просыпалась, в моей голове были четкие образы: витое основание настольной лампы, орхидея в горшке, изображение кардиналов на стене, картина с видом пустыни и палатками, написанная акварелью.
Я села за туалетный столик и оторвала длинный лист от рулона бумаги для рисования. На мгновение закрыла глаза, а затем, открыв их вновь, начала делать наброски карандашом. Наши тела на бордовых подушках, твоя копна рыжих волос, свет лампы…
Мое дыхание участилось, пульс замедлился, и я точно впала в наркотический экстаз. Будто карандашом управляла некая внешняя сила, и иллюстрация на картине была предопределена. Это могло означать лишь одно: ты вернешься за мной, и я всегда это знала. Мы снова будем вместе. Все эти годы, проведенные дома в Мичигане: сновидения, рисование, просмотр фильмов Перрена, работа кассиром в «Мейере»[3], топтание на одном на месте, – все это вело меня к тебе. Я долго вынашивала в себе подозрение, что я изгой, не потому, что была хуже, а потому, что я была особенной. Словно, чтобы достигнуть цели, мне был нужен некий сигнал Вселенной, просто нужно было время. А теперь как будто открылась музыкальная шкатулка, и мое время настало.
Никогда, даже позже, в моменты близости, я не говорила тебе, что многие годы, еще со старших классов, я искала тебя взглядом на обложках журналов. Все это время я жаждала доказательств твоего существования, хотя бы упоминания о тебе, хоть словечка в обзоре фильмов или маленькой фотографии где-нибудь. Осознание того, что ты жива, что у тебя все хорошо, помогало мне выбросить дурные мысли из головы. Тщательно вырезая фотографии и статьи из журналов, я хранила их в розовой тканевой коробке под кроватью. Этот ящик был для меня самой ценной вещью, первой, которую я спасла бы при пожаре.
После окончания рабочей смены в ту пятницу я подошла к стойке с журналами у кассы. К горлу подступил ком. Это мгновение, перед тем как взглянуть на обложку журнала, всегда было самым мучительным. А потом внезапно отпустило, и я снова могла дышать. И вот передо мной стоишь ты, роковая женщина, с уложенными локонами, в красном платье с глубоким вырезом на спине, твоя рука лежит на бедре. Игриво улыбаясь, ты смотришь прямо на меня.
Когда я взяла журнал People со стойки, мне захотелось забрать все выпуски себе. Одна мысль о том, что эти журналы могут попасть в руки к тем, кто интересовался тобой просто из любопытства, а то и из зависти, вызывала у меня отвращение. Я пристально смотрела на тебя, и мы не могли отвести взгляд друг от друга. Я вспомнила наши пижамные вечеринки – как мы втискивались в один спальный мешок, когда остальные девчонки спали, и твои волосы закрывали наши лица. А теперь я стояла в очереди с журналом, как рядовой покупатель, как обычный прохожий. Позади меня стояла женщина в футболке с изображением белоголового орла и полной тележкой корма для домашних животных, и мне хотелось сказать ей, что я знаю эту девушку с обложки журнала People.
Я знаю ее. Я знала ее.
Вместо этого я схватила журнал и показала его кассиру, тощему, шмыгающему носом подростку. Но, чтобы не дать ему лапать журнал своими руками, сама быстро провела им по сканеру.
После этого я обогнула супермаркет «Мейер» и подошла к магазину под названием «Гудвил». С витрин на меня смотрели белые манекены в строгих платьях с лампами и книгами у подножия. На мгновение я остановилась у входа, собираясь с духом, чтобы войти, затем поднесла руку в перчатке к дверной ручке.
Внутри магазина располагались крайне непривлекательные стеллажи с одеждой, набитые свободного кроя блузками сельского типа и брюками на резинке. Я осторожно пощупала вещи на первой стойке, а затем повернулась, встретившись взглядом с девушкой-продавцом. На ней были очки в форме кошачьих глаз, которые казались устрашающими и совсем не уместными в этом магазине.
– Мне нужно что-нибудь, чтобы надеть на встречу выпускников старшей школы, – откашлявшись, резко выпалила я.
Продавщица бросила холодный взгляд, сканируя меня вдоль и поперек. Я была уверена, что она сможет прочитать все мои мысли: какой дурой я себя считала, что решила открыться и что вообще посмела думать о встрече выпускников. И правда, для меня это было безумством. Долгие годы я усердно совершала одни и те же действия. Я тратила тридцать минут, чтобы добраться до работы, не встретившись ни с кем из знакомых. Я предпочитала не знать ничего о своих одноклассниках и сама оставалась в тени. Пусть и