Бумажная оса - Лорен Акампора

на погоду, – девочек с розовыми волосами и пирсингом, мальчиков в военной форме. Кристи, Тед и Эндрю. Присоединившись к ним, я подумала, что они скорее эмигранты, чем изгнанники, они добровольно это сделали. Они осуждали наших сверстников, этих робких марионеток, выращиваемых обществом средней полосы Америки. Им не терпелось избавиться от своего ограниченного больного окружения в пользу бо́льшего мира, который мог бы их вместить. Они были членами организаций Амнести Интернэйшнл[9] и PETA[10]. А по сути, став нигилистами слишком рано, они ничего из себя не представляли.

Закутавшись в парку, я стала проводить с ними время на улице, носить черную одежду и покрасила свои и без того темные волосы в черный цвет. Красила ярко глаза. Я знала, что глаза – моя лучшая черта, что они позволяют мне выглядеть безупречно, даже когда в голове полный хаос. И одежда черного цвета была то что надо – она делала меня стройней. У меня уже была достаточно большая грудь, поверх которой я носила цепь. Проколов уши вверху, я выбрила волосы вокруг них. Увидев это, мой отец скривился.

– Отвратительно, – пробормотал он, но на этом все и закончилось. К тому моменту он уже слишком устал от моей сестры, возвращавшейся домой после полуночи в рваных колготках.

Но теперь, на встрече выпускников, этих изгоев было невозможно отличить от остальной толпы. Я последовала за Кристи, Тедом и Эндрю в другой конец комнаты. Вечеринка была в самом разгаре, люди немного расслабились. Одни брали бутылки из бара, пуская их по кругу, другие уютными маленькими группами расположились на диванах. Свет лампы превращал каждую сцену в жуткую картину, а лица одноклассников казались слегка потрепанными временем, этими десятью прожитыми годами. Бывшие участники театральной труппы смешались с футболистами, и я увидела пары, которых ранее не существовало в природе: Николь Оберинк и Лидия Гроен, Брендан Хаверстроу и Грир Нолан.

Ни тебя, Элиза, ни гудящего вокруг тебя улья не было слышно. Я оторвалась от остальных и обошла комнату вокруг. Возможно, ты каким-то образом ускользнула. Может, ты уже была на пути в аэропорт, готовясь улететь обратно в Калифорнию. С нарастающим волнением я обыскивала комнату, ощущая, как кровь стучит в висках. Наконец я снова налила себе бурбон и плюхнулась в кресло, обитое тканью с размытым, нечетким орнаментом. Удобно устроившись, я краем уха слышала шум и топот, доносящиеся с вечеринки. Кто-то проходил мимо меня, и я уловила нотки возбуждения в разговоре двух женщин.

– Точно силиконовая, – говорила Эми Каннифф, обладательница плоской груди.

– А ее лицо? – выдыхая, спросила ее спутница.

– Думаю, тоже. В смысле, все они это делают.

Я знала, что, скорее всего, они говорили о тебе. Допив свой бурбон и встав с кресла, я почувствовала, что пьяна. С трудом добравшись до туалета, в янтарном свете лампочек на туалетных столиках я стала пристально смотреть на свое отражение в зеркале до тех пор, пока мое лицо не стало каким-то чужим, его черты вдруг исказились, а очертания черепа как будто проступили сквозь кожу. Это лицо, какой ужас! Чудовище!

Вернувшись, я заметила некоторые изменения. Сколько времени я пробыла в туалете? Теперь звучала музыка – а может, раньше я ее просто не замечала – кантри-рок, что-то вроде той, которая всегда громко играет из пикапов старшеклассников. Некоторые пританцовывали. А я ненавидела их всех. Брэд Бантон наливал в рюмки текилу и произносил тосты за футбольную команду. Кто-то протянул мне рюмку. Опустошив ее содержимое, я уронила ее на пол.

Мне казалось, будто я часами бесцельно кружила по комнате, которая, словно декорации, сплющивалась вокруг меня. И, лишь толкнув ее стены плечом, я могла бы запросто снести их. Я парила среди людей, будто среди бумажных кукол, как бы проникая сквозь них. Но они ничего для меня не значили. Никто из них не был тобой. Затем вдруг включился свет, и все замерли в недоумении.

– Черт, неужели? – выпалил кто-то. – Как, уже полночь?

Я стояла в углу. Меня со всех сторон окружали обои с изображенными на них большими бутонами роз, похожих на раковые клетки. Наблюдая, как мои одноклассники, толкаясь, сбиваются в кучу, я утратила навык быстро соображать. Мощный свет обнажил обтягивающие платья, шероховатую кожу, осыпавшуюся тушь. Передо мной появилась Кристи.

– Эбби, ты в порядке? Не волнуйся, я отвезу тебя домой, – она провела меня через комнату мимо перевернутого вверх дном и опустошенного стола с закусками. – Ты забрала свое пальто?

Я примкнула к толпе, устремившейся по направлению к выходу, и вдруг меня ослепило сияние черных бриллиантов. Потребовалось всего мгновение, чтобы сообразить, что этим сиянием являлась ты, Элиза. Ты стояла прямо передо мной в виде трехмерного физического тела. Вырвавшись из объятий Кристи, я подошла достаточно близко, чтобы увидеть твое черное, расшитое стразами платье. Я услышала твой раскатистый смех, и во мне поднялась волна злости.

Вечер выпускников закончился, все вспыхнуло и исчезло в то же мгновение. Почему я не бросилась к тебе, как только ты приехала, и не обняла тебя крепко, словно восполняя все наши потерянные годы? Как же я могла потратить впустую те минуты, те часы, проведенные с тобой в одном здании, вдыхая с тобой один и тот же воздух, – как можно потерять все это вновь? Теперь, подойдя достаточно близко, я могла коснуться твоего обнаженного плеча, чтобы ты повернулась и увидела меня. Но я вдруг остолбенела. Точно во сне, мои ноги приклеились к полу, и ты с каждым шагом отдалялась от меня, снова исчезая, как комета, пролетающая через Солнечную систему на пути к далеким звездам.

И вдруг случилось чудо, и я услышала твой голос. Возможно, ты почувствовала мое присутствие за спиной, потому что внезапно повернулась ко мне, подобно монарху, шествующему в окружении свиты. Воздух в комнате накалился, стал более насыщенным. Встретившись взглядами, в ту же секунду мы узнали друг друга. Ты расплылась в ослепительной улыбке. Быть может, это была твоя обычная дежурная улыбка, отработанная на камеру, но для меня она была такой родной.

Остальные расступились в знак уважения, а ты протис-нулась сквозь них и обняла меня, прижавшись стразами к моему телу, и моя щека коснулась сапфира, свисающего у твоего уха.

Я почувствовала нотки аромата жимолости на твоей шее, который так невыносимо напоминал мне о сладких моментах детства. Одноклассники окружили нас и замерли, прислушиваясь.

– Боже мой, Эбби! Я не думала, что ты здесь! Я так рада, что нашла тебя!

Я взяла тебя за руку и засмеялась, удивленная мелодией, заигравшей