Да будет воля Твоя - Максим Шаттам

Рано утром Йон разбудил Райли, отрезал сыну ломоть хлеба и налил стакан апельсинового сока. Йон завел такой обычай, чтобы подбодрить мальчика и придать ему сил, перед тем как взять его с собой на охоту, на рыбалку или — что случалось гораздо чаще — помогать наводить порядок на ферме: чинить загородки, чистить необходимый инвентарь, латать клетки в курятнике после набега лисы или менять сгнившие от сырости доски в полу амбара. Любимый завтрак ждал Райли: большой кусок хлеба со сливочным сыром.

Прежде чем выйти из дома, Йон бросил сыну повод для выездки лошадей.

— Чтобы тащить твою кобелину, я не собираюсь бегать за ним.

Райли с трудом подавил улыбку. Разумеется, отец будет звать Купера «кобелиной» или «кобелем» и никак иначе, показывая этим, что он, хоть и не рад псу, все же терпит его.

Как только они прошли туманный, поросший лесом край невозделанной земли, Купер вновь появился на конце своего поводка, а впереди Райли заметил покосившийся большой столб, упавший на сетку, которую должен был поддерживать. Значит, все утро субботы им придется заниматься починкой изгороди — какие тут сомнения: такой работы на ферме всегда полно.

Йон указал на длинное бревно, скрытое высокой травой.

— Привяжи свою кобелину и давай, помоги мне.

Райли повиновался и когда он поднял голову, то успел заметить, как в лесном кустарнике скрылась косуля. Ей повезло, что отец не взял с собой карабин, иначе она бы непременно украсила собой кладовку Петерсенов. Райли не любил охоту. По правде говоря, загонять зверя, целиться и стрелять само по себе увлекательно, но он ненавидел разделку туш. Нож, разрезающий мясо, вся эта кровь и шкура, которую следовало тщательно расправлять, портили все удовольствие.

— Эй, ты что там, уснул? — раздался раздраженный окрик отца.

Вздрогнув, Райли подошел к Йону, и тот тяжело опустил ладони с длинными мозолистыми пальцами на голову сына. Его острые скулы образовывали два напряженных угла, и Райли считал, что именно из-за этого щеки отца были такими яркими. Лицо его, словно прожилки мрамора, покрывали вены, особенно много их проступало на лбу, придавая ему сходство с изъеденными червями досками амбара, однако сейчас прожилки вздулись, образуя путаный рельеф. Райли часто забавлялся тем, что сравнивал их ферму с отцовским телом: сухое, порченое и далекое от мира. Они жили в стороне от города, «потому что мужланы из пригорода воняют», любил повторять Йон. И сам он от всех держался на расстоянии. Словно жил между двумя вселенными. Шел он уверенно, однако совершенно бесшумно, взглядом чаще всего блуждая по окрестным пейзажам, а привычка разговаривать с самим собой отражала, как считали те, кто видел его в такие минуты, его единственную страсть возражать всем и вся.

Робкий утренний ветерок топорщил волосы отца, но он этого не замечал. Он пристально смотрел на сына. В бледном свете утра вновь возникла луна с безымянными кратерами. Райли подумал, что заря вкупе с туманом решила выпить все краски. Все стало серым и белесым, даже неровная земля, даже лицо отца, являвшее собой лишь бледные пики и впадины.

— Я не знаю, что мне с тобой делать, Райли, — без всяких эмоций произнес Йон.

Что-то произошло. Ребенку это очевидно — как сказал бы его отец, это так же ясно, как и что «на любые сиськи найдутся руки». Взгляд Райли заскользил вниз, и под ним словно разверзлись две пропасти, стремительно всасывавшие остатки хорошего настроения, сохранявшегося с утра. Ноги мальчика увязли в грязи, и внезапно он весь напрягся. Воздух вокруг них стал тяжелым и холодным. Райли с трудом сглотнул слюну. Клочья тумана повисли в воздухе, деревья перестали скрипеть, и Райли показалось, что он слышит, как трещат корни, изгибаясь в каменистой почве. Только Купер не обращал ни на что внимания: играя с веточкой, он вертелся у подножия поваленного дерева.

Не отпуская сына, Йон глубоко дышал, со свистом выпуская из ноздрей воздух.

— Сколько раз я должен повторять, чтобы ты, наконец, понял?

Райли чувствовал, как иней, скопившийся в глубине долины, проник к нему под одежду и поднимается вверх по спине, оставляя за собой леденящий влажный след, какой мог бы оставить призрак всех смертей, случившихся здесь с незапамятных времен.

— Значит, я для тебя не хороший отец? После всех моих жертв? После всего, что я дал тебе? Всего, что я для тебя делаю? Да ты меня не слушаешь. Ты делаешь только то, что хочешь, не подчиняешься никаким правилам. Так продолжаться больше не может.

Райли сжал зубы. Он знал, что сейчас последует подтверждение правоты отца, ибо он совершил ошибку. Мальчик опустил взгляд, чтобы проверить, надел ли отец свой кожаный ремень с большой медной пряжкой. Наказание не заставило себя ждать: пощечина пришлась на ухо, разрывая барабанную перепонку и обжигая висок. Рухнув в грязь, мальчик не шевелился. Он знал, что именно в такие моменты не следовало покоряться. Йон ненавидел малодушие. Ничто так не приводило его в ярость, как малейшее проявление слабости. Сносить удары, а главное, не стонать, не дрожать, не шевелиться, иначе удары посыплются градом. Да, ненависть Йона к слабакам граничила с безумием.

— Ты заслуживаешь хорошего урока, Райли.

В голосе отца не прозвучало ни малейшего сомнения, ни капли сострадания. Мальчик спрашивал себя, что такого он мог сделать, чтобы заслужить такую взбучку. Неужели из школы пожаловались на его поведение? Или родители Бена сообщили, что он по-прежнему задирает их сына? Но ведь это Бен постоянно доставал его, именно он…

Йон помахал молотом перед сыном.

— Ты должен понять, — назидательным тоном произнес он. — Зарубить себе на носу. А знаешь, как твой дед учил меня?

Райли слышал эту историю сотни раз. Ингмар, чье имя он носил, на самом деле был его прадедом, так как отец Йона скончался вскоре после того, как они переехали из Швеции в Америку.

— Преподносил хороший урок, — продолжал Йон. — Становись на колени.

Райли еще больше растерялся. Такого в привычках папаши еще не было. Что он еще изобрел?

— Я сказал, на колени!

Райли безмолвно повиновался, а отец, обхватив рукой его лицо, принялся поворачивать ему голову. Он тянул так сильно, что Райли даже поддался, чтобы не свихнуть шейные позвонки. Он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Но не от боли, а от страха. Отец пугал его. Приводил в ужас. Особенно когда надевал маску луны и начинал говорить таким ледяным тоном.

— Ты будешь смотреть и не пропустишь ничего, дабы это послужило тебе уроком, мальчик.

Йон наклонился и, схватив Купера, прижал его голову к поваленному дереву. И тут Райли понял. Все его мускулы напряглись, и он вскочил на ноги.

— Нет! — завопил мальчик.

Отец размахнулся и носком грубого башмака ударил Райли в грудь. Задыхаясь, сын опрокинулся на спину, захрипел, пытаясь вдохнуть воздух, и схватился за грудь, словно в поисках способа вновь запустить организм. Его искаженный болью рот широко открылся, голова откинулась на траву. Грязь медленно затекала в ухо.