Палач - Евгений Бабарыкин

И люди, как бараны на убой, шли к нам. Охотники их ловили, чтобы принести в жертву вместо коренных жителей. Вот так. Стоило пройти по лесу, рискуя каждую минуту быть разорванным чертями, чтобы через несколько дней стать жертвой более могучего исчадия ада – демона?..

Ловили, конечно, не всех. Некоторые благополучно обходили все препятствия и становились жителями города. Правда, с каждым годом таких становилось все меньше и меньше.

Но тут я ничего не могу поделать. Это дело города. Мое – прийти в четверг вечером на центральную площадь, принять из рук мэра очередную жертву и отвести ее демону. Все. До следующего четверга я свободен. И могу делать все, что захочу.

Так же, как и любой горожанин. Правда, у них жизнь разбита на отрезки от среды до среды – когда выбирается очередная жертва.

Быть выбранным может любой человек, кроме меня. Правда, я уверен, что еще и кроме мэра и его ближайшего окружения. Охотников тоже странным образом минует жребий. А еще несколько раз в жертвы были выбраны враги мэра – так уж ему везет. Он вообще удачливый человек…

Впрочем, как и я.

Дома кончились, мы вышли за город. Странно, но тут на обочинах было мусора больше, чем на улицах. Пластиковые пакеты, алюминиевые банки и выгоревшие, превратившиеся в полуистлевшую массу бумажки – привет из прошлой жизни.

Дорогу с обеих сторон сжимал в плотных объятиях лес. Ели, вымахавшие за последние годы, задушили своими черно-зелеными юбками все живое в лесу, кроме какой-то неизвестной ранее травы, затягивающей любой свободный клочок земли. Эта кислотно-зеленая, почти салатового цвета, «ряска» в сочетании с мрачной темнотой елей делала лес причудливо-нереальным. Честно говоря, я всегда неловко чувствую себя, когда приходится бывать в лесу. Не покидает чувство искусственности, нарочитости происходящего. Добавьте к этому вечную пелену облаков, затягивающую небо – только цвет меняется от светло-серого до сине-черного, дождевого – и вы поймете, в каком мире мы живем. Иногда мне бывает по-настоящему страшно только оттого, что вспоминаю времена, когда все было совсем не так.

Еще после Первой Кары, когда с неба падали камни и лед, дороги превратились в полосы препятствий. Огромные глыбы льда разбивали не только крыши и перекрытия верхних этажей, но и асфальтовое покрытие, оставляя глубокие ямы. Окончательно сделали проезд невозможным камни, которые падали вместе со льдом.

Теперь мне приходилось то и дело сворачивать, чтобы жертва не упала в яму или не споткнулся о камень. Сразу после Первой Кары правительство планировало расчистить дороги, но до нас руки не дошли. Судя по тому, что вот уже десять лет ни о президенте, ни о какой-либо власти мы и слыхом не слыхивали, центральные дороги тоже не были расчищены. Если что-то и успели сделать за год, то во время Второй Кары результаты работы свело на нет – новый ливень изо льда и камней все уничтожил, да еще и добил тех немногих, кто остался в живых. А через пару месяцев было уже не до дорог – к чертям добавились демоны, и главной задачей уцелевших после Первой и Второй Кары стало банальное выживание.

Как ни медленно мы шли, впереди уже показались ворота завода. Когда-то, в прошлой жизни, тут работала половина города, выпуская детали для сельскохозяйственных машин и другие железяки, находившие спрос в экономике огромной страны.

Главный вход украшала сетчатая арка с гордой надписью: «Уральский механический завод». Раньше она была выкрашена в праздничный синий цвет, но металлические буквы облупились еще на солнце из прошлой жизни и порядком проржавели. Одна створка ворот была сорвана, вторая висела на единственной петле, жалко перекосившись набок. Сразу за воротами торчала будка проходной, разваленная пополам, – как будто кто-то гигантским колуном врезал по крыше. Одна из городских легенд гласила, что на заводе до последнего дежурил сторож Василий Николаевич, который якобы попытался не пустить на завод демона, присмотревшего для себя один из цехов. Правда это или нет, уже неважно. Да и найти людей, лично знавших того самого Василия Николаевича, теперь не представлялось возможным: кто-то умер, а остальным было не до того. Но детям эту историю рассказывали – должен же город хоть чем-то гордиться?

За воротами начиналась большая асфальтированная площадка, когда-то служившая для общезаводских собраний под открытым небом. На территории до сих пор ржавело несколько грузовиков – два «Газона» и пять «Бычков» с открытыми кузовами. Машины перекосило и искорежило ударами льда и оставшихся в кузовах оплавленных и обгоревших камней.

Сразу за площадью, вдоль забора, шла дорога, опоясывающая всю территорию завода. Цеха выходили воротами на этот проезд. Во втором от проходной здании, бывшей заводской кузнице, жил демон.

Мы вошли на территорию завода, и я придержал жертву за руки. Всегда останавливаюсь тут на несколько минут. Жертва, похоже, уже ничего не соображала. У меня самого в голове гудело. Так всегда бывает рядом с демоном. Только в отличие от остальных у меня остается хоть немного способности действовать самостоятельно – и думать, пусть мысли то и дело путаются…

Второй цех был самым маленьким на заводе. И самым страшным.

В окнах отсвечивали огненные сполохи, слышался глухой рокот, звуки, как будто кто-то огромный колотил по нескольким пустым железным бочкам разом. Там свистело и пыхтело. И выло. Выло и визжало так, что кровь стыла в жилах. Тот, кто услышит это хоть один раз, уже никогда не забудет. Истошным, рвущимся от живота, от печенок воем орали и визжали несколько существ. Самое смешное, что я знал их голоса: это наш демон пытал других слуг дьявола – демонических псов, или чертей, или демопсов, как называли их в городе по-простому.

Как верующий человек, я должен радоваться этим звукам. Разве может быть что-то лучше, чем смерть еще нескольких пособников сатаны? Вот только ничего, кроме тоски и мурашек по всему телу, я не ощущаю. Если и есть радость, то оттого, что я точно знаю: жертва уже не слышит ничего. Тот, кого я привел сюда, сейчас мелко дрожит и раскачивается корпусом вперед и назад, как маятник. Этот человек уже впал в транс от той волны ужаса, которую распространяет вокруг демон.

Это единственное, за что я уважаю его. По крайней мере, его жертвы ничего не чувствуют. Ну, кроме демопсов, судя по их истошному визгу, только что перешедшему в инфразвук… Наверное, демон в эту минуту применял к ним что-то особо заковыристое. Жалеть ли их? Нет, не имею права…

У меня и к самому демону странное отношение. Понимаю, что должен его ненавидеть… И ненавижу, особенно после каждой новой очной встречи. Но все же есть что-то, какая-то связь между нами… В конце концов, не зря же он именно меня выбрал посредником?

Весь город мне завидует, а я все время пытаюсь понять: почему именно я? Уж не оттого ли, что нас что-то объединяет? Знать, что у тебя есть общие черты с исчадием ада, посланником и слугой сатаны – то еще удовольствие…

В нескольких метрах от ворот, почти напротив первого цеха, стоит виселица. Может, у этого приспособления есть другое название, но я его вижу именно так. Сваренная из металлических двутавров буква «Г», длинным концом вкопанная в землю. На поперечине подвешен… Нет, не труп. Все же виселица ненастоящая. На толстой стальной ржавой цепи висит длинный, метра два длиной, кусок рельса. Когда дует ветер, рельс раскачивается и цепь противно скрипит и скрежещет. Как сейчас.