TRANSHUMANISM INC. - Виктор Олегович Пелевин

Скоморохов было трое: немолодые, с помятыми похмельными лицами, в одинаковых военных полушубках из синтетического меха — без погон, зато с настоящими дырочками от пуль. Купили, скорей всего, у кочевых. Или тартарены так расплатились за выступление. Старший из скоморохов, здоровый детина с цыганистыми усами, действительно походил в этом наряде на военного.

Тетка разрешила им занести на двор только музыку — пусть нечипованая лошадь с телегой ждет за воротами. Скоморохи постелили полушубки на снег вместо гимнастических матов и остались в тонких шерстяных трико. Завоняло давно не мытой человечиной, заухал бум-балалай — и целый час скоморохи кувыркались, пели и жонглировали мандаринами, обернутыми зеленой фольгой.

— Все идет по пла-а-ану!

Все идет по пла-а-ану!

Потом начались старинные наглые частушки:

— Шел я лесом-камышом,

Вижу — девка нагишом!

Девка, хау ду ю ду?

Покажи свою ми ту!

Тетка наморщила губы, обросшие седым климактериальным мхом.

— Ой, про «me too» прилетело… Держите меня, девочки… В каком они веке-то остались?

Все это было терпимо и даже, как выражался филологический коуч, былинно — скоморохов любили именно за эти плевочки радиоактивного карбонового фольклора. Но потом они переключили свой бум-балалай в режим гуслей, бухнулись на колени, уперли бряклые глаза в тучи — и запели про Гольденштерна.

Кому же еще гнать про Гольденштерна, как не скоморохам-бескукушникам? У них проблем не будет. У них все проблемы уже есть.

Былина, как у них это называется, или плач.

Сначала слушать было интересно.

Мол, стонала Русь под половцами, стонала под печенегами — но знала врага, видела его лицо и даже со стрелой каленой в груди белыя могла изогнуться с седла да полоснуть его в ответ заветной казацкой шашкой.

Потом, значит, приехали супостаты-тевтоны в шлемах с пиками, налетели вороги на бипланах — и почти погубили Русь, почти пригнули ее к земле. Но глянула Русь в небо голубыми глазами, улыбнулась, засмеялась да и пустила ворогов клочками по закоулочкам. Вот только осталась у нее от той битвы на лбу кровавая рана в форме звезды, да и ослабла она сильно.

Потом навалилась вражья рать гуще прежней, с железными тиграми и стальными слонами — и совсем почти раздавили Русь, вмяли гусеницами в сырую глину. Но и оттуда Русь поднялась, да страшнее прежней в клубах атомного огня, с ярыми очами да мечом-кладенцом неодолимой силы.

И стали тогда дурить Русь разным лукавством, и обдурили полностью — рассыпалась она на части, как телега со сломанной осью. И пропала было Русь, и продалась уже за зеленые фантики, которые неудержимо печатал ворог — но пришли на Русь мудрые вожди. И дали ей новое учение — конкурентоспособность.

Сильна ты, Русь, сказали вожди — сколько вороги ни напечатают зеленых фантиков, все их заработаем честным трудом, так что у нас этих фантиков поболее чем у них станет! И пошла Русь за мудрыми вождями, и набрала много-много фантиков, да вороги догадались, к чему дело идет — и поймали Русь в сеть.

Трепыхнулась она раз, трепыхнулась два — да больно крепко держало вервие. И увидела Русь, что не одна она уловлена той колдовской сетью, а вместе со всем миром. И плыла она скованная в море слез сто долгих лет — русалка белая, китовица чистая, рыба святая — а потом поднялся к сети из темных глубин жидовин Гольденштерн и сказал русским вождям: идите ко мне в банку!

Дам я вам счастье такое, какого вы в жизни не ведали, радость небесную, благодать вечную… И дрогнули русские вожди, и пошли к Гольденштерну в банку, оставили святую Русь. Но не только на Руси так было — вожди всех земель нырнули в банки и оставили свои королевства, и воцарился жидовин Гольденштерн над миром один, и стал сосать кровь клопом окаянным, и когда наказание то кончится, никому не ведомо…

Бум-балалай издал последнюю руладу и затих. Скоморохи стояли на коленях, понурив головы, и ветерок шевелил их длинные чубы. Сколько в тех чубах, должно быть, вшей…

К этому времени Маня с теткой перебрались к окнам горницы второго этажа — сюда вонь не долетала. Надо было реагировать: плач о Гольденштерне слышали не только они, но и кукухи.

Тетка чуть заметно кивнула — мол, давай сперва ты, девочка. Маняша, конечно, знала, что говорить, и даже чувствовала молодое кобылье нетерпение. Сказать можно было много.

— Видите ли, господа скоморохи, — начала она, — самое мерзкое в той процедуре, которой вы нас подвергли — это не контакт с пещерным смрадом вашего конспирологического сознания, а то, что даже конспирологию свою вы знаете на двойку с минусом. Ну почему, спрашивается, «жидовин Гольденштерн»? Учите матчасть! Гольденштерн — если на секунду допустить, что он вообще есть, а это отдельная тема — не еврей и никогда им не был. Отнюдь. Он, если вам так важно, швед. Есть сотни конспирологических сайтов и веток, и там подробно объяснено, откуда взялись фамилии Гильденстерн и Розенкранц и почему Гильденстерн якобы стал Гольденштерном… Если уж взялись врать, так хоть врите умеючи. Но вам лишь бы жидовина где-нибудь обнаружить…

Девку от многоумия повело не в ту степь. Тетка ущипнула ее за попу и вмешалась:

— А если короче, мы в такие детали даже и входить не будем. У нас на дворе порядок простой — кто тут скажет ГШ-слово, получает от ворот поворот. Сразу. Так что валите отсюда подобру-поздорову, мудрецы-конспирологи, а еще раз ГШ-слово услышим, вызовем дроны. Тут база претория недалеко… Мерзавцы какие, а? Ушлепки. Говноеды вонючие…

Одновременно тетка скинула скоморохам в снег батон колбасы, круг сыра, бумажную иконку и несколько ярких подарочных карточек с сетевым кредитом — на такие можно было выменять у кочевых еды. Скоморохи молча подняли подарки из снега, жилистый усач взвалил на спину бум-балалай — и они поплелись со двора к телеге.

Все, конечно, хорошо понимали друг друга. Симбиоз. Скоморохи пели про Гольденштерна главным образом для того, чтобы хозяева могли обругать их последними словами, показав благонамеренность своим кукухам.

Лайфхак номер один — быстро поднять социальный индекс проще всего, вознегодовав, когда рядом скажут ГШ-слово. С этого скоморохи, в общем, и живут. В социальном плане им терять нечего. Споют, выдадут ГШ-слово в разных расфасовках, послушают молча, как их кроют, подберут жратву из грязи — и в лес.

Но Маньку понесло не в ту степь: три раза сказала ГШ-слово, да еще и призналась, что шарит по ГШ-веткам. И хоть лазукают по ним в ее возрасте все, и говорила она из самых лучших