Ненадёжный признак - Лана Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сожалению, на первой сессии мы не слишком продвинулись. Митико рассказала, что когда ей было пять лет, её матери не стало, что отец никак не мог оправиться от потери и полностью погрузился в свою работу, и что примерно в это же время у неё появился инвиз. Похоже, в нашу первую встречу ей не особенно хотелось углубляться в подробности своего прошлого, так что я предложил взять паузу и вернуться к разговору в следующий раз. Времени было предостаточно: страховка класса «Стандарт Плюс» предполагает не три консультации, как базовый «Стандарт», а полугодичную терапию, по одной сессии еженедельно. Мы попрощались, и у меня появилась целая неделя на то, чтобы придумать, как получше выстроить нашу беседу.
Мне много лет, я уже говорил об этом? Кажется, говорил, я нынче часто повторяюсь. Весной две тысячи восемнадцатого я не был так уж загружен работой. В сущности, Митико являлась моим единственным пациентом. У «Nomokar Inc» есть и другие консультанты, а я у них что-то вроде живой легенды, привета из тех времён, когда номо-терапия делала свои первые шаги. Позволю себе заметить, шаги на редкость неуклюжие, но что уж сейчас об этом. Теперь компания не часто направляет ко мне своих клиентов, так что я постепенно отхожу от дел.
Перед нашей второй встречей я решил снова перекусить в центре и заодно проведать аллею сакур в Королевском саду. Вообще-то там две аллеи, одна на солнечной стороне, а другая – на теневой. Когда я заходил туда на прошлой неделе, деревья в тени ещё спали, но сегодня и они зацвели. День был ясный, так что мне с трудом удалось найти свободное место на скамейке: казалось, весь Стокгольм решил полюбоваться на розовые облака, тяжело повисшие над землёй. В Японии для этого действия придумано слово «ханами», мои же соотечественники обходятся без специальных терминов, но пору весеннего цветения ценят не меньше. Около меня сидел мальчик со своей мамой, и она его спросила, на что похожи цветущие деревья. Я невольно принялся тоже подбирать образы и сравнения, но ничего оригинальнее подкрашенной мыльной пены или свежевыстиранных кружевных платьев придумать не смог. Мальчик же нехотя буркнул, что ему цветущая сакура напоминает сахарную вату на палочке. Или даже попкорн, просыпавшийся из ведёрка, добавил он чуть погодя. Что ж, подумал я, вполне резонно. Хотя попкорн розовым не бывает – по крайней мере, не бывал раньше. Улыбнувшись своим временным соседям, я поднялся и отправился на трамвайную остановку. Трамвай не заставил себя ждать, так что до офиса я добрался быстро.
В этот раз я был настроен решительно. Поэтому подождал, пока Митико снова сядет напротив, раскрыл папку с её анкетой, достал копию номо-имиджа, положил её на стол перед собой и попросил Митико рассказать про её инвиза. Девушка смотрела на кусочек картона, но видела ли она на нём то же, что и я, поручиться не могу. На меня с картонки смотрел белоголовый мальчишка лет семи, с белыми ресницами, светлыми глазами и лукавым выражением лица. Наверное, так в детстве выглядел волшебник Хаул из миядзаковского мультфильма, правда, Хаул не был альбиносом. Было видно, что мальчишка – тот ещё заводила, но возможно, я просто думаю о своём. Митико всё ещё молчала, и тогда я спросил, как его зовут, хотя правильно было бы спросить, как его звали. Митико подняла на меня глаза и ответила, что его зовут Одуванчик.
– Тс-с-с, Одуванчик, папа работает, – маленькая девочка осторожно ступает босыми ногами по гладким ясеневым доскам, но они всё равно тихонько поскрипывают. За ней по коридору со стенами из матовых решётчатых сёдзи 1 бесшумно крадётся мальчик чуть постарше. Дойдя до раздвижной двери, выкрашенной синим, они останавливаются. Девочка с трудом сдвигает дверь в сторону и заглядывает в мастерскую. Отец в свободных штанах, рубахе и фартуке стоит около своего рабочего стола, и, чуть наклонившись, рисует на листе бумаги.
– Пап… можно мы посидим у тебя тихо-претихо? Одуванчик хочет посмотреть, как ты рисуешь.
Отец оглядывается, коротко кивает, и снова возвращается к работе. Дети подходят ближе, вдвоём забираются в кресло около стола, долго там возятся, устраиваясь.
– Митико, аккуратнее, ты качаешь стол, – отец бросает быстрый взгляд на набросок карандашом, прикреплённый к стене, и наносит мелкие светло-зелёные мазки в центре листа. Девочка смотрит, затаив дыхание. Сравнивает набросок и цветную работу. На листе нарисовано зеленоватое облачко, более тёмное по краям, бесформенное и даже отдалённо не напоминающее набросок.
– Подожди, Одуванчик, ты сейчас увидишь, мой папа умеет колдовать. Он сейчас наколдует нам… – девочка смотрит на набросок, прищуривается. – Домики. Папа наколдует нам узкую улицу, и старые домики с красными крышами, и белого кота, и…
– Митико, ты качаешь стол.
Девочка затихает, и целых пять минут сидит, не шевелясь. Отец мешает гуашь на фарфоровом блюдце, добавляет белила. Широкой кистью наносит щедрые мазки, около зеленоватого облачка появляется квадрат цвета охры с неровными краями. Девочка вылезает из кресла и направляется к книжным стеллажам у стены. Там она садится на пол, с нижней полки достаёт журнал с ярким рисунком и крупными иероглифами на обложке.
– Иди сюда, Одуванчик, посмотри, это всё мой папа нарисовал! Это манга про Синего Кролика. Видишь, здесь много картинок, их нужно смотреть одну за другой, и они будут складываться в историю. А ещё здесь есть подписи, видишь? Правда, я пока не умею их читать.
Мальчик подходит к ней, садится