Песок в раковине - Н. Свидрицкая

— Я зоолог. — Возразила Анна. — С университетским образованием, и материалист. Не поверю, пока не получу более весомое доказательство, чем что-то мельком виденное и не подтверждённое.

— Ну, а хоть рассказать-то, как всё произошло, ты можешь? — Спросил Игорь, насмешливо прищурив красивые серые глаза.

— Могу. — Ответила Анна, начиная чувствовать себя неуютно. Есть мужчины, в обществе которых любая, даже самая серенькая женщина начинает чувствовать себя интересной. Это даже не зависит от того, что этот мужчина на самом деле про эту женщину думает, может, морщится про себя, не важно, есть у него этот божий дар. И ради этого ощущения женщины готовы в лепёшку расшибиться, только бы продлить его. Но существуют и другие мужчины, которые ухитряются без слов, без единого намёка, заставить вспомнить про сломанный ноготь, неудачную причёску, стрелку на колготках, или про то, что идёте вы с дачи и вообще, сегодня не ваш день. Игорь был из их числа. Анна уже несколько лет не вспоминала о том, что ни разу за это время не посещала парикмахерскую, забыла, что такое косметика, и даже телевизор не смотрела и не знала, что сейчас модно. А теперь в один миг вспомнила всё это, осознала, что её джинсы вылиняли до бела и заношены и вытерты совершенно непотребно, так же, как джинсовая же безрукавка на молнии с обтрёпанными краями; что ботики на её ногах, которые она сама про себя называла своими «говнотопиками», очень удобные, но вида уже совсем неприличного. Светлые, неопределённого сероватого оттенка у корней, а дальше почти белые, без желтизны, волосы уже давно не знали ни краски, ни парикмахерских ножниц, ни фена, ни шампуней и бальзамов. Сами по себе они всегда были не дурны: очень густые, очень толстые, абсолютно прямые, как грива, они стойко выдержали все эксперименты, которые по глупой молодости проделывала с ними Анна, мечтая то обкудрявиться, то стать брюнеткой, и все стрессы — даже пережив страшное горе, Анна не потеряла ни одного волоска. Но при всех несомненных достоинствах этих волос, собранные в конский хвост и кое-как подстриженные прямо в хвосте своей обладательницей, выглядели они весьма невзрачно. А на обломанные и обведённые траурной каёмочкой ногти хотелось просто сесть, чтобы спрятать от внимательного взгляда Игоря, который она не могла не ощущать, даже отводя свой.

— Я думаю, — начала она, тем не менее, очень спокойно и обстоятельно, — что это какой-то оптический эффект был. Мираж, может быть, хотя в Сибири миражей и не бывает. Вдруг раз в сто лет всё-таки случаются?

— И как он выглядел?

— Овальный такой. Очень большой. Немного светился, так, что деталей было не разобрать, и двигался. Я на склоне была, — она показала рукой, — вон там, клубнику собирала. Так и села. Испугалась, — призналась она смущённо, — жуть. Сижу и только о том и думаю, что я вся на виду.

— И что дальше?

— А ничего. Он повисел немного, — Анна снова показала рукой, где, — потом задвигался — я ещё заметила, что он в воде отражается, значит, настоящий, — и исчез. Прямо с неба: был, и нету. А я Иваныча встретила и с перепугу ему всё рассказала. Потом, когда остыла, пожалела уже. Ведь ничего особенного же не произошло. Деталей я не видела, инопланетян тоже. Мираж, а может, и военное какое новшество, засекреченное. Почему нет?

— Он вам показался плоским, — спросил Поль, — или объёмным?

— Объёмным. — Подумав, сказала Анна. — И вроде как немного искажённым, словно не в фокусе, понимаете?

Они оба что-то записали, и Анна засмеялась:

— Только не ссылайтесь нигде на меня, может, я лгунья, почище Мюнхгаузена!

Они вежливо поулыбались и начали задавать свои вопросы: сколько в этот день было градусов тепла, какие были облака, с какой стороны летел НЛО, каким был ветер, какой был час и даже — какое у неё было в тот день настроение. Анна отвечала довольно точно, благо, память у неё была отличная. Но общение с людьми начинало её утомлять. Беспокойство не проходило; она не верила до конца этим странно цивильным молодым людям, которые не походили на безумных чудиков, какие, по её мнению, должны были искать следы падения Тунгусского метеорита — пардон, тела. И вообще. Она специально поселилась одна, в лесу, как можно дальше от людских скопищ, чтобы свести общение к минимуму. Ей, вообще-то, казалось, что это и так должно быть ясно?

Гости выяснили всё, что хотели, но уходить не торопились. Было уже поздно; небо синело, от озера тянуло сырой прохладой. До ближайшего жилья было часов шесть ходьбы, а места вокруг были уже совершенно дикие. В заброшенной деревне выше по реке жили только сектанты, люди неприветливые, с опасными причудами, и старик, державший шикарную пасеку, но людей не принимавший на дух, а до деревни с магазином и медпунктом было сто километров. Поэтому Анна, скрепя сердце, сама предложила гостям переночевать у неё в сарае, на сене. Они согласились с облегчением, словно не очень-то на это рассчитывали — видно, Иваныч уже предупредил о её неприветливости, — и Анна немного непоследовательно на это обиделась. Не погонит же она на ночь глядя людей в медвежьем краю!

Уже сгущались сумерки, и Анна принесла из дома живописную керосиновую лампу, поставила на стол под черёмухой. Надеяться на то, что гости сразу же уйдут спать, не приходилось. Игорь быстро выставил на стол три бутылки водки, тушёнку, ананасовый компот и три яблока. Анна пить не собиралась, но её никто и не спросил, что её покоробило. Чем дальше, тем сильнее она начинала тяготиться присутствием этих людей, что усугублялось неплатоническим интересом Игоря к её персоне. На Иваныча и Поля надежда была слабая, мужчины в таких случаях проявляют поразительную солидарность, если только дело не доходит до прямого насилия, но этого, как раз, Анна не боялась. Выпущенные из вольера собаки неподвижно, но бдительно лежали рядом. Размерами превосходя волка, они могли бы вдвоём потягаться даже со средним медведем. И карабин, опять же, был рядом, а стреляла Анна, спортсменка — биатлонистка в прошлом, отлично. Нет, боялась она грубости, душевных волнений, которые всё ещё были ей не по силам. Боль не ушла, только затаилась, любой пустяк мог всколыхнуть её в душе, вернув смятение и хаос.

— А ты что, так и живёшь здесь совсем одна? — Разливая водку, спросил Игорь.

— Да. — Коротко ответила Анна. От водки отказалась. Она не переносила спиртное, наркотики, даже лёгкие обезболивающие — у неё была с детства непонятная