Суть дела - Эмили Гиффин

Не успеваю я захлопнуть дверцу, как Ник прибавляет громкость, выразительно подчеркивая окончание одной части вечера и начало другой. Когда я вхожу в дом, в ушах у меня все еще звучит «Колыбельная листьев» Винса Гаральди: пока расплачиваюсь с няней, проверяю детей, снимаю черное, с открытой спиной платье и съедаю холодный стейк у кухонной стойки.

Много позже, приглушив свет у кровати со стороны Ника и забравшись под одеяло на своей половине, я лежу одна в темноте, вспоминая звонок в ресторане. Я закрываю глаза, гадая, неужели нас когда-нибудь постигнет неожиданная беда? Или, может быть, через сопереживание, тревогу, предчувствие мы ощутим ее приближение?

Я засыпаю, так и не узнав ответа. Не предполагая, что однажды вернусь именно к этой ночи.

Вэлери понимала, что ей следовало сказать «нет», а если точнее, держаться этого решения, которое она приняла в ответ на первую дюжину просьб Чарли отпустить его на вечеринку. Он заходил с разных сторон, подергав в том числе за струнку жалости — «у меня нет ни папы, ни собаки», — а когда и это не сработало, прибег к помощи своего дяди Джейсона, заручиться поддержкой которого было нелегко.

— Да ладно тебе, Вэл, — сказал он. — Пусть ребенок повеселится.

Вэлери шикнула на своего брата-двойняшку, указывая на гостиную, где Чарли сооружал из «Лего» причудливую башню. Джейсон повторил свои слова, на сей раз драматическим шепотом, а Вэлери покачала головой, заявляя, что шестилетнего мальчика еще рано отправлять в гости с ночевкой, особенно в палатке на улице. Знакомое препирательство: Джейсон привычно обвинял сестру в том, что она слишком уж опекает и слишком строга со своим единственным чадом.

— Ты права, — улыбнулся ей Джейсон. — Я слышал, что в Бостоне растет число случаев нападения медведей на людей.

— Очень смешно! — отрезала Вэлери, продолжая объяснять, что она недостаточно хорошо знает семью того мальчика, а сведения, которые удалось выяснить, не очень-то ей понравились.

— Попробую угадать: они богаты? — подтрунивая, спросил Джейсон и подтянул джинсы, постоянно сползавшие с его тощих бедер и обнажавшие при этом резинку трусов-боксеров. — И ты против его общения с такими людьми?

Вэлери пожала плечами и отделалась улыбкой, недоумевая, как он догадался. Неужто она так предсказуема? И как, в миллионный раз спросила себя Вэлери, могут быть такими разными брат и сестра двойняшки, выросшие вместе, в одном доме под крышей из коричневой дранки в ирландско-католическом квартале Саутбриджа, штат Массачусетс? Они были лучшими друзьями и спали в одной комнате, пока им не исполнилось по двенадцать лет; тогда, освобождая место для сестры, Джейсон перебрался в мансарду, где вовсю гуляли сквозняки. Темноволосые, с миндалевидными голубыми глазами и светлой кожей, они даже выглядели очень похоже, и в младенчестве их часто принимали за близнецов. Однако же, по словам их матери, Джейсон вылез из ее утробы с улыбкой, а Вэлери появилась на свет хмурой и встревоженной, что и сохранялось на протяжении всего их детства: Вэлери — застенчивая одиночка, выезжающая на популярности своего всеми любимого, общительного брата, который оказался старше ее на четыре минуты.

И теперь, тридцать лет спустя, Джейсон оставался все тем же радостным, беззаботным оптимистом, который увлекался то одним занятием, то другим, часто менял работу, чувствуя себя совершенно свободно, особенно после смерти отца на последнем году их учебы в школе, когда отпала надобность притворяться. Классический пример человека, не желающего использовать свои возможности. Сейчас он работал в кафе в Бикон-Хилле, заводя дружбу с каждым, кто переступал его порог, приобретая друзей везде, где появлялся, как это, собственно, всегда и было.

А Вэлери тем временем все так же оборонялась от внешнего мира и почти всегда чувствовала себя не в своей тарелке, несмотря на свои достижения. Она много трудилась, чтобы вырваться из Саутбриджа, — окончила школу в числе лучших, поступила в Амхерст-колледж на полную стипендию, затем пошла работать помощником юриста в лучшую бостонскую юридическую фирму, а в это время готовилась к специальному экзамену для поступления в юридическую школу и копила деньги на учебу. Она говорила себе, что ничуть не хуже других и умнее большинства, однако, покинув родной город, нигде не чувствовала себя комфортно. И чем успешнее становилась ее жизнь, тем больше она отдалялась от своих старых друзей, особенно от лучшей подруги Лорел, которая выросла через три дома от Вэл и Джейсона. Это ощущение, поначалу едва уловимое и не слишком внятное, переросло в полный разрыв однажды летом во время барбекю у Лорел.

Подвыпив, Вэлери вдруг отпустила замечание насчет удушающей атмосферы Саутбриджа и еще нелестнее отозвалась о женихе Лорел. Она всего лишь хотела помочь, даже предложила Лорел перебраться в ее маленькую квартирку в Кембридже, но, едва слова слетели с ее языка, она пожалела о сказанном и в последующие дни всячески старалась загладить свою оплошность, без конца извиняясь. Но Лорел, которая всегда отличалась вспыльчивостью, без долгих рассуждений порвала всякие отношения с Вэлери, распустив слух о ее снобизме в кругу старых школьных подруг — девушек, подобно Лорел, живших по соседству вместе со своими теперешними мужьями, а до того — школьными друзьями; по выходным все они ходили в одни и те же бары, а в будние дни с девяти до пяти занимались одной и той же скучной работой в бизнесе своих родителей.

Вэлери сделала все возможное, чтобы опровергнуть эти обвинения, и ей удалось некоторым образом поправить дело, но поскольку возвращаться в Саутбридж она не собиралась, то и вернуть все к исходному положению ей не удалось.

Именно в этот период одиночества Вэлери стала вести себя необъяснимым для нее самой образом и совершила поступки, которые поклялась никогда не делать: влюбилась в неподходящего парня, забеременела перед тем, как он ее бросил, и в результате поставила под угрозу срыва свои планы относительно юридической школы. Спустя годы Вэлери иногда спрашивала себя, не стремилась ли она подсознательно отказаться от своего же решения окончательно порвать с Саутбриджем и построить для себя иную жизнь. А возможно, она просто не чувствовала себя достойной письма с сообщением о зачислении в юридическую школу Гарварда, которое она прикрепила к холодильнику рядом со снимками ультразвуковых исследований.

В любом случае она очутилась меж двух миров и оказалась слишком гордой, чтобы вернуться, поджав хвост, к Лорел и старым подругам, но при этом стеснялась своей беременности и не могла поддерживать отношения с приятельницами по колледжу или заводить новые знакомства в Гарварде. Она чувствовала себя, как никогда, одинокой, одолевая учебу в юридической школе и одновременно заботясь о новорожденном. Джейсон понимал, как туго приходилось его сестре в первые месяцы и годы материнства. Он прекрасно видел навалившийся на нее груз изнуряющих трудов и тревог и бесконечно уважал сестру за ее упорное старание прокормить себя и сына. И вместе с тем он не мог понять, почему она хоронит себя в четырех стенах, жертвуя любым подобием личной жизни, кроме нескольких случайных подружек. Вэлери неизменно отговаривалась нехваткой времени и своей преданностью Чарли. Джейсон этому не верил и постоянно выводил сестру в свет, обвиняя в том, что она использует Чарли как щит, повод не рисковать, не подвергаться унижению снова быть отвергнутой.