Пятый всадник - Александр Харыбин

Про Санино обещание замолвить за меня словечко перед начальством, я давно уже забыл. И был сильно удивлен, когда однажды он позвонил и попросил на следующий день приехать в университет.

Черт! К этой новости я совсем не был готов. Даже не знал, что и делать. С одной стороны, неудобно подводить человека, который за тебя просил. С другой – заниматься расшифровкой спектров и моделировать пространственную структуру всяких там белков казалось совершенно неинтересным занятием. Тем более, что придется каждый день ходить на работу, а тогда я уже точно не смогу ни собрать реактор, ни подготовить операцию по спасению Катерины. А та зарплата в полторы тысячи евро, которую мне будут платить, все равно погоды не сделает.

Решил, чтобы не обижать Саню, все же пойти. Но говорить с начальством так, чтобы по итогам собеседования меня не взяли. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Место, куда я приехал на собеседование, находилось не так уж далеко от моего дома – в пригороде Флоренции под названием Сесто Фиорентино. Городок этот располагался как раз на пути из Флоренции в Пистойю. Я подумал, что, в принципе, ездить на работу мне сюда было бы довольно удобно – на машине минут двадцать, ну, максимум, полчаса, если пробки. Комплекс университетских зданий назывался «Кампо Шентифико», что в переводе означает – Научное Поле. Весь комплекс занимал приличную площадь с несколькими здоровенными зданиями в стиле «техно» – стекло и металл. Два корпуса занимал Европейский Центр Ядерного Магнитного Резонанса. Туда-то мне и было нужно. Подъехав, оставил машину на площадке перед шлагбаумом, прошел мимо охранника пешком. Охранник ничего не спросил. У входа в корпус меня встретил Саня, завел вовнутрь и проводил на второй этаж, где мы уселись в кресла перед секретаршей – типичной итальянкой лет тридцати, худоба которой была уже на грани анорексии.

– Познакомься, секретарь профессора Бертини Лаура, – сказал по-английски Саня, встав с кресла. Я подумал, что правильнее было сделать это сразу, когда вошли, а не когда уже просидели здесь минут пять. Хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда.

– Очень рад. Олег, – представился я, в свою очередь, поднявшись с кресла. Затем добавил по-итальянски, – очень приятно видеть такую красивую девушку в этих стенах.

Секретарша зарделась от удовольствия и смущенно поблагодарила. Тут зазвонил телефон на ее столе. Она взяла трубку и пригласила нас пройти в кабинет профессора. Саня открыл дверь, расположенную у стола секретарши и пропустил меня вперед.

Профессор Бертини представлял собой весьма колоритную фигуру лет семидесяти. Высокий, полный, с крупными чертами лица и небольшой бородкой без усов, он производил впечатление, скорее, прораба на стройке, чем профессора. Общее впечатление дополняли высокомерная осанка и громкий властный голос. В общем, его вид совершенно не вызывал ощущения, что перед тобой – интеллигент. Такое прозвище я ему сразу и дал – Прораб. Позже узнал, что он – выходец из крестьянской семьи, что многое объясняло.

Саня представил меня. Прораб, широко и приветливо улыбаясь, вышел из-за стола, сделав навстречу пару шагов, и подал руку. Моя ладонь совершенно утонула в его громадной пятерне.

– Олег, как у вас с английским? – спросил он по-английски.

– В принципе, неплохо, – ответил я на том же языке, но затем продолжил на итальянском, стараясь продемонстрировать как можно более правильное флорентийское произношение, – но предпочитаю общаться по-итальянски.

– О! – оценил ответ Бертини, – сколько уже в Италии?

– Полтора года.

– Неплохо, очень неплохо. А то у нас некоторые уже четыре года в Италии, а разговаривать, толком, так и не научились, – он метнул взгляд на стоявшего рядом Саню.

Саня покраснел. Мне стало стыдно перед своим товарищем за то, что я стал причиной его унижения. Насколько я знал, Саня за все годы, проведенные в стране, по большому счету, и не пытался учить язык. На работе все прекрасно говорили по-английски, а вне стен Университета он практически ни с кем не общался. А зачем напрягаться, когда нет стимула?

Прораб сказал моему другу, что он может быть свободен, причем, сделав это по-крестьянски прямолинейно, безо всякой дипломатии. Интеллигентный человек на его месте сказал бы что-нибудь вроде «я не буду отвлекать вас от важных дел». Саня, мне показалось, был рад покинуть этот кабинет.

Мы остались вдвоем с Прорабом, и он начал расспрашивать меня обо всем, что казалось образования и научной деятельности. Пока рассказывал о своей деятельности до момента увольнения из академического института, ничего врать необходимости не было. А дальше, согласно заготовленной еще вчера легенде, я должен был сказать, что работал на заводе технологом, никакой научной деятельности не вел, а занимался всякой рутиной – контроль технологических процессов, анализы продукции и сырья и тому подобная чепуха, никак не связанная с наукой. То есть, создать у собеседника представление о полной моей непригодности для той работы, которую он хотел мне предложить.

Но тут возникла идея, заставившая меня даже запнуться на полуслове. А что, если попробовать заинтересовать его ядерным синтезом? Нет, конечно, не «в лоб», а осторожно, исподволь. Какое-то время поработать, заслужить хорошую репутацию, потом уговорить поставить небольшой экспериментик, якобы, для статьи, а дальше затягивать все глубже и глубже. Пока ему самому не придет в голову мысль: «Черт! За это же можно нобелевку отхватить». И тогда он сам меня будет подгонять и вкладывать в эту тему любые средства.

Эта мысль заставила мгновенно перелопатить первоначальный план. Теперь я думал, что же такое говорить, чтобы Бертини, наоборот, захотел взять меня на работу. Так что работа на заводе отменялась. Пришлось быстро ворочать мозгами, чтобы придумать что-нибудь более или менее правдоподобное и, в то же время, способное его заинтересовать. Сказал, что пять лет работал в частной инновационной компании, где изучал воздействие ультразвука и сверхкоротких мощных импульсов на разные вещества. В принципе, не так уж я и врал.

Похоже, беседой Прораб остался доволен. При прощании бесцеремонно похлопал меня по плечу. Рука была крепкой, так что, при каждом хлопке меня чуть ли не кидало в сторону.

Через три дня мне позвонила его секретарша Лаура и пригласила приехать для оформления контракта.

Контракт был на год. Я решил, что этого срока должно хватить, чтобы понять – получится ли добиться своих целей, или нет. Если увижу, что все бесполезно, то и работа моя здесь не будет иметь никакого смысла.

В курс дела пришлось входить быстро, в темпе штурма. С одномерными спектрами ЯМР я и раньше имел дело и ориентировался в них неплохо. Но здесь работали с двухмерными, что было на порядок сложнее. Спасибо Сане – на первых порах здорово помог. Через месяц я уже мог разбираться в, казалось бы, беспорядочных нагромождениях пятен двухмерных спектров не хуже него самого.

Но все равно заниматься расшифровкой пространственного расположения аминокислот в молекулах каких-то там белков мне казалось мучительно тоскливо. Особенно после того, что я делал на Базе. В сравнении с ядерным синтезом, анабиозом и атомными взрывами то, чем мы занимались под руководством Прораба, казалось просто какой-то мышиной возней. Но пока приходилось терпеть. И я терпел и потихоньку набирал вес. Через полгода я уже считался чуть ли не корифеем в этой области.