XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

Но кому каяться? И палачи, и пославшие их властители давно отошли в мир иной. Рухнула великая держава, ответственная за деяния своих отцов-основателей. Пришли новые поколения. Но они не отвечают за грехи предыдущих. И все-таки старые исторические долги надо платить. Независимо от отношения к «останкам».

Насколько я понимаю состояние нынешнего общественного сознания, Россия кается перед Романовыми. Но гораздо больше оснований для того, чтобы Романовы покаялись перед Россией.

Среди 17 романовских царей возвышается гигантская фигура Петра Великого. И среди своих предшественников Николай II менее всего любил Петра. Ибо был несоизмерим. Бездарный царь вовлек Россию в полосу несчастий, которые в конце концов поглотили и его. В 1923 году, оглядывая — уже из Парижа — последнее царствование, русский философ Сергей Николаевич Булгаков писал: «В сущности, агония царского самодержавия продолжалась все царствование Николая II, которое все было сплошным и непрерывным самоубийством… через все бесчисленные зигзаги своей политики и последний маразм войны».

Бальмонт не слишком ошибся, когда в 1907 году написал:

Была довольно большая почта. Говорили «спасибо» за то, что пошли против течения.

* * *

Быстрицкий без всяких комментариев передал мне полторы странички, на которых анонимный автор предлагал критический разбор моих первых передач.

Пункт первый. «Неумение или нежелание использовать современные технические средства» (суфлер, закадр, монтаж и т. п.). Да, мне не нужно скороговорение под суфлер. Я предпочитаю говорить с людьми на нормальном языке в нормальном темпе. С возможностью оговорок. С неизбежностью импровизаций. Работать в домашней атмосфере — такова идея.

Технические средства — не самоцель, а именно средства. Средства облегчить восприятие материала, сконцентрировать внимание на наиболее важных вещах. Допускаю, что не всегда это получалось. Учился.

Пункт второй. «Несовременная постановка вопроса, характер анализа и аргументации». Ведущий ориентируется на «некие интеллигентские архетипы», а эти архетипы давно разрушены. Действительно, я исходил из того, что нынешняя интеллигенция в принципе (особенно на уровне архетипов) не отличается от прежней. Упрекали меня и в проповедническом подходе. Такой подход, наверное, имел место, когда я не только излагал материал, но и старался в чем-то убедить телезрителей.

Вывод критика: «В целом можно констатировать явное несоответствие между относительно высоким уровнем репортажей и уровнем ведения… Это свидетельствует о потенциях творческой группы, ее способности к динамичному развитию, чего нельзя сказать о ведущем „Разговора по существу“. Мне было, конечно, обидно за свои „потенции“…»

Только через несколько месяцев мне по секрету сообщили, кто и по чьему наущению констатировал «явное несоответствие». Но это уже относилось к тем 80 процентам, которыми я не занимался. Что же касается конкретных замечаний, я был признателен за них.

* * *

С деньгами на «TB Центре» было туго. Но все-таки разрешили слетать на Курилы. До этого я несколько раз был на Хоккайдо и оттуда видел краешек Малой Курильской гряды. И вот теперь, в июле 1998 года, «TB Центр» высадил десант на Кунашире.

О сути проблемы я уже писал. Здесь — личные впечатления.

Пожалуй, первое, что начинаешь понимать, находясь не в Москве, а в Южно-Курильске (расположенный на Кунашире центр Южно-Курильского района Сахалинской области), заключается вот в чем. Территориальная проблема — это не проблема островов, а прежде всего проблема людей, которые на них живут.

Были времена, когда судьбы людей не особенно волновали тех, от кого эти судьбы зависели. Получив в 1945 году Южный Сахалин и Курилы, советская власть просто вышвырнула оттуда почти 400 тысяч японцев. «Завезли» своих. И не то чтобы забыли о них, об их судьбах. Иногда вспоминали — особенно по случаям цунами или землетрясений. Вспоминали, но не баловали.

Первое впечатление от Южно-Курильска просто ужасное. Попадаешь в какой-то выморочный, разрушающийся, тоскливый мир. Неработающие предприятия. Брошенные стройки. Покосившиеся, расхристанные, убогие дома. Бездорожье. Везде — в воде и на суше — ржавеющие остовы бывших судов, бывших машин и еще чего-то бывшего. Любая, самая заштатная, захолустная деревушка на соседнем Хоккайдо выглядит по сравнению с Южно-Курильском, как, наверное, Нью-Йорк по сравнению с Конотопом. А ведь мы более полувека хозяйничаем на острове.

Теперь — парадокс. Да, разруха. Да, убожество. Но нищеты нет. Спасают «продукты моря», которые правдами и неправдами извлекают из моря и которые опять же правдами и неправдами продают японцам. И спасают японцы, которые действуют достаточно напористо и энергично.

Я бы сказал так. Есть российско-японские отношения. Они творятся в Москве и Токио, и от них зависит завтрашний день островитян. Но есть и курило-хоккайдские отношения, которые в значительной степени автономны и которые определяют день сегодняшний. На семь с небольшим тысяч жителей Кунашира приходится более пяти тысяч японских автомобилей. У каждой семьи приличный японский телевизор и всякие японские штучки в хозяйстве. В магазинах — японские товары и продукты. Приехавшие с Хоккайдо преподаватели ведут уроки японского для взрослых. В порядке безвизового обмена жители Кунашира посещают Хоккайдо, где их принимают по первому разряду.

Судя по беседам с районными властями и жителями Южно-Курильска (а мы целый референдум организовали на рынке), большинство решительно против передачи островов Японии. Все-таки теплится еще надежда, что Россия станет не мачехой, а матерью, что наладится жизнь.

Есть, правда, и другое мнение: ничего у нас не получится, пусть приходят японцы и наводят тут порядок. Но при одном непременном условии — размер компенсации тем, кто будет уезжать, должен гарантировать обустройство на материке.

Мы сделали две передачи. Одна — путешествие по Кунаширу. Другая — разговоры в студии с японским дипломатом и российским ученым. Вроде бы получилось неплохо…

* * *

Двухсерийной получилась и передача, названная «Ленин — человек или фараон». О судьбе Мавзолея, о судьбе «останков» Ленина.

Вопрос о Мавзолее, как мне представляется, надо отделить от вопроса о Ленине. Что касается Мавзолея, то, по-моему, своей эстетикой, своей включенностью в мировую архитектуру, мировую политику, мировую историю он заслужил, завоевал право оставаться там, где был сооружен. Мне кажется, надо быть варваром, чтобы не понимать, не чувствовать, что Мавзолей стал неотъемлемым, в чем-то даже определяющим элементом всего архитектурного ансамбля Красной площади.

Проблема самого Ленина — проблема человека, а не памятника человеку — гораздо сложнее. Сложнее потому, что отношение к Ленину, ставшему для нескольких поколений духовным «гуру», непререкаемым авторитетом, некоей почти сакральной фигурой, затрагивает людей несравненно сильнее, чем отношение к его памятнику.