Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

* * *

Одиннадцатого июля 1995 года сербы учинили резню мусульман в Сребренице. Это была самая массовая расправа в Европе со времен Второй мировой. Голландский контингент войск ООН, который охранял тамошнюю «зону безопасности», предпочел не вмешиваться. Двадцать пятого июля сербы вошли в Жепу, покинутую местным населением. Спустя два дня Тадеуш Мазовецкий подал в отставку с поста председателя Комиссии ООН по правам человека в бывшей Югославии в знак протеста против бездействия мирового сообщества[1221]. Он явно поторопился, потому что 30 августа НАТО начал военную операцию против боснийских сербов, обвинив их в обстреле сараевского рынка Маркале, совершенном двумя днями раньше. Это немедленно возымело действие. Пятого октября противники по Боснийской войне сели за стол переговоров, а 21 ноября на американской базе в Дейтоне (штат Огайо) подписали мирное соглашение. Кровавая каша на Балканах закончилась. И вновь решающий вклад в это внесли западные либералы — те самые, которых Войтыла клеймил за потворство «цивилизации смерти»: Клинтон, Миттеран и другие. Одним из гарантов соглашения выступила Россия, сама в то время утюжившая бомбежками и обстрелами чеченские села. Чуждая эмоций политика, как обычно, оказалась эффективнее пламенных речей во имя мира и справедливости.

* * *

Кровопролитие в бывшей Югославии ухудшило и без того непростые отношения римско-католической церкви с православными. А ведь именно православие представлялось Иоанну Павлу II наиболее близким католичеству течением христианства. Второго мая 1995 года, в столетнюю годовщину энциклики Льва XIII «Orientalium dignitas» (в которой тот высоко отозвался о Восточной церкви), понтифик издал апостольское послание «Orientale lumen» («Свет Востока»), где призвал паству обратить внимание на православную традицию. «Никогда еще католический Рим не описывал так вдумчиво мистическое и монастырское наследие православного Востока, как это имело место в „Orientale lumen“», — заметил по этому поводу польский исследователь русской философии Гжегож Пшебинда[1222]. Спустя три недели тема получила свое развитие в энциклике об экуменизме — «Ut unum sint» («Да будут все едино»). Заглавие было взято из Евангелия от Иоанна — эти слова, умирая, процитировал папа Ронкалли[1223].

За месяц до издания энциклики генеральный секретарь Всемирного совета церквей Конрад Райзер прочел доклад в основанной римскими францис­канцами экуменической организации «Centro pro Unione». Райзер предлагал христианам отодвинуть на второй план догматические расхождения и взяться за совместную работу над насущными проблемами человечества: общественным расслоением и загрязнением среды. Однако Войтыла не подхватил этот призыв. Его энциклика главным образом исследовала именно доктринальные вопросы: суть причастия, роль Священного предания, место Девы Марии в учении Христа и т. д. Впрочем, он проявил немалую гибкость. К примеру, не стал касаться постулата о спасении верой (главного предмета вероисповедальных расхождений с протестантами) и предложил главам других деноминаций обсудить с ним вопрос о статусе римского папы — основном препятствии на пути воссоединения разных направлений христианства. Заодно попросил прощения за те действия папства, которые способствовали размежеванию[1224].

Обнародование энциклики совпало (случайно ли?) с визитом в Рим патриарха Константинопольского Варфоломея. Глава «церкви-сестры» впервые в истории остановился в ватиканской башне святого Иоанна, которую в свое время переоборудовал для себя Иоанн XXIII. На литургии в честь святых Петра и Павла оба иерарха зачитали никео-константинопольский символ веры, без пресловутого добавления об исхождении Святого Духа от Сына, из‐за которого некогда рассорились Восток и Запад. Патриарх не остался глух к папскому воззванию касательно примата римского первосвященника и осторожно заметил, что этот примат относится к служению, а не к людям. Примерно в том же духе рассуждал об этом в своей энциклике и сам Иоанн Павел II. Однако таинство евхаристии Войтыла все же отслужил отдельно. Да и сам Варфоломей тут же сдал назад, сказав в интервью итальянскому журналу Il Regno, что его по-прежнему беспокоят патернализм и прозелитизм католиков на чужих канонических территориях (читай — православия).

Но даже это не уберегло его от колких замечаний единоверцев. Казалось бы, первой голос недовольства должна была подать Москва, на чью «каноническую территорию» в основном и покушался Ватикан, поддерживая униатов, однако окрик пришел из Болгарии. Секретарь тамошнего синода митрополит Гелазий заявил, что Варфоломей не вправе высказываться о сближении с католиками от лица всех православных. А болгарские богословы и вовсе обвинили патриарха в отступлении от канонов, решив, будто архиерей отслужил таинство причастия совместно с римским папой (чего не было). В преддверии общеправославного собора на острове Патмос, запланированного на осень 1995 года, все это не сулило ничего хорошего[1225].

Варфоломей оказался неожиданным препятствием и в организации встречи Иоанна Павла II с патриархом Московским Алексием II, которую планировалось провести в июне 1997 года, воспользовавшись для этого Вторым европейским экуменическим собранием в австрийском Граце. Встречу готовили в тайне, однако обе стороны не сохранили секрета. Сначала проболтался кто-то из сотрудников патриархии, что вызвало неудовольствие Варфоломея, который считал себя первым среди равных и потому требовал, чтобы Иоанн Павел II прежде встретился с ним, хотя бы на пятнадцать минут раньше Алексия. Курия заявила, что это просто смешно, и тогда Варфоломей, вспылив, отказался прислать делегацию на день святых Петра и Павла в Рим — впервые за четверть века (потом, правда, остыл, и делегация все же прилетела). Такой демарш поставил в неловкое положение не только Ватикан, но и американских епископов, которые в октябре 1997 года собирались принимать у себя норовистого иерарха и служить вместе с ним экуменические литургии. Запрошенный по этому поводу римский папа велел им действовать так, будто ничего не случилось. Однако встреча с Алексием II, из‐за которой разгорелись такие страсти, все же сорвалась, теперь уже по вине префекта Конгрегации восточных церквей Акилле Сильвестрини, который поторопился сообщить о ней прессе на закрытии Международного евхаристического конгресса во Вроцлаве 1 июня 1997 года, хотя римская курия обещала патриарху никого не информировать заранее. Стороны обменялись упреками: Алексий II в телеинтервью возложил всю ответственность за провал встречи на Святой престол, а глава Папского совета по содействию христианскому единству кардинал Кассиди в ответ дал понять, что патриарх, по-видимому, не нашел поддержки у собственного синода и воспользовался предлогом, чтобы сохранить лицо. Впрочем, несмотря на это, в начале июля 1997 года Алексий II отправил учтивое письмо Иоанну Павлу II, заверив, что по-прежнему лелеет надежду на встречу. Однако в пасхальном обращении 1998 года он снова атаковал римско-католическую церковь за «прозелитизм» и «агрессивный триумфализм», сказав, что пока не решатся эти проблемы, о встрече с понтификом нечего и думать.