Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

– Знаю. Для одинокого человека любого пола это безобидная, но неадекватная замена.

– «Безобидная, но неадекватная»… Совершенно неадекватная. Но я рада, что ты не видишь в этом ничего особенного. В тот вечер я поднялась наверх и залезла в ванну. Мне это было нужно – хоть я и купалась перед обедом. И стала делать это прямо в воде. А потом улеглась в постель и уставилась в потолок. Полежала-полежала, встала, заперла дверь, сняла ночную рубашку и еще раз сделала это… и еще! Думая о тебе, Теодор, вспоминая твой голос, твой запах, прикосновение твоей руки. Прошло не меньше часа, прежде чем я успокоилась и уснула.

(У меня на это ушло куда больше времени, дорогая. Мне бы следовало тоже воспользоваться твоим бесхитростным методом. Но я наказывал себя за идиотское поведение. Какой я был дурак, дорогая, – ведь любить никогда не глупо. Но я не видел, каким образом мы можем проявить нашу любовь.)

– Как жаль, что меня не было с тобой, дорогая. Всего в какой-то миле от тебя я страдал от этой же боли и думал о тебе.

– Теодор, я надеялась, что ты чувствуешь то же, что и я. Ты был нужен мне, и я хотела, чтобы ты испытывал то же чувство. И мне ничего не оставалось, как закрыть дверь и заняться этим, думая о тебе. Рядом была только Этель в колыбельке, но она еще слишком мала, чтобы что-то замечать. Ой! Я потеряла тебя, дорогой!

– Ты потеряла не меня, а лишь презренную часть моей взыгравшей плоти. Скоро она вновь обретет должное положение: ведь ты обещала дать мне вторую возможность. Изменим позицию? Подушку под плечо? Налево или направо? Мне бы не следовало лежать на тебе так долго, но я не хотел шевелиться.

– И я не хотела – пока могла удержать часть тебя в себе. Ты не слишком тяжел, а у меня широкие бедра… Вы, сэр, позволяете женщине вздохнуть. Хочешь, ляжем на бок? На какой?

– Тебе так нравится?

– Как тебе удобно. Ох, Теодор, мне кажется, что я любила тебя давным-давно и ты вновь возвратился ко мне.

(Лучше не трогать эту тему, мама Морин.)

– Я буду любить тебя вечно, моя дорогая.

…и сказал прямо, что не женится на ней, если она будет против его вступления в армию.

– И что же ответила ему Нэнси?

– Сказала, что рассчитывала услышать такой ответ, а потому намеревается во что бы то ни стало забеременеть, чтобы они могли провести несколько дней медового месяца, прежде чем он отправится служить. Нэнси обожает военных, как и ее мать. Ночью она пришла ко мне в спальню и рассказала обо всем, поплакала, но не очень горько, поскольку все-таки «вскочила на пушку».

Потом мы поплакали вдвоем – от радости. И я все объяснила Брайану и Везерелам. У Нэнси вовремя не начались месячные – а это было месяц назад, – и венчание будет завтра или послезавтра.

– Дорогая, я бы хотел увидеть тебя.

– О, дорогой. Лучше не включать лампу, Теодор. Эти шторы не очень плотные, да и из-под двери будет выбиваться свет. А вдруг отец спустится?

– Хорошо, Морин. Я не стану просить. Мне не хочется, чтобы ты рисковала. К тому же я отлично «вижу» тебя кончиками пальцев, а они у меня очень чувствительные.

– Они стекают по моим ребрам как растопленный зефир. Теодор, когда откроешь мой подарок, пожалуйста, будь осторожен. Никому его не показывай. Там не только пара подвязок.

– Я уже открыл его.

– Тогда ты видел, какая я.

– Неужели эта прекрасная девушка действительно ты?

– Не дразнись, Брайан велел мне смотреть прямо в камеру.

– Дорогая, если ты не любишь смотреть вниз, то мужчины не любят смотреть вверх. Особенно я. Особенно когда вижу фотографию прекрасной обнаженной женщины.

– Обнаженной! Да это моя лучшая шляпка!

– Морин, из всех фотографий, что когда-либо попадали мне в руки, эта – самая очаровательная. Я всегда буду хранить ее.

– Так-то лучше. Конечно, трудно поверить, но слышать приятно. А ты развернул маленькую бумажку?

– С детским локоном? Ты его у Мэри срезала?

– Теодор, я привыкла, что меня дразнят. Ты все больше и больше напоминаешь мне Брайана. Но когда он забывается, я кусаю его – куда попало. Могу и сюда.

– Ой, не надо!

– Тогда скажи, чей это локон.

– Он вырос на твоем цветке, моя очаровательная, и я буду носить его возле сердца. Поэтому-то я и хотел тебя видеть. Ты отхватила такой локон, что Брайан может заметить пропажу и спросить, куда он делся.

– Скажу, что отдала мороженщику.

– Он не поверит и поймет, что с тобой произошло новое приключение, о котором надо рассказать.

– И потому не станет требовать, чтобы я выложила все немедленно, а просто переменит тему разговора. Но мне хочется рассказать ему все прямо сейчас. Я мечтаю остаться с вами обоими, под открытым небом, днем… Эта мысль не дает мне покоя. Милый, там на комоде свеча… Я не люблю электрического света. А свечка горит так тускло, что я не буду нервничать. Можешь смотреть на меня при свече, если хочешь…

– Да, дорогая! А где спички?

– Давай-ка лучше я сама зажгу. Я отыщу в темноте все, что нужно. А можно мне тоже посмотреть на тебя?

– Конечно. Какой контраст: красавица и чудовище.

Она хихикнула и поцеловала его в ухо.

– Скорее всего, козел. Или жеребец. Если бы я так много не рожала, Теодор, ты бы во мне не уместился.

– Ты, кажется, говорила, что я напоминаю тебе Брайана?

– Но он тоже жеребец. Пусти меня.

– Выкуп!

– О боже, дорогой, не сейчас. А то мне вряд ли удастся зажечь спичку.

Они встали с кровати и начали изучать друг друга при свете свечи. У Лазаруса дух перехватило от ослепительной красоты Морин. Почти два года он был лишен возможности наслаждаться видом обнаженного женского тела и не понимал, как обходился без такой великой привилегии. Дорогая, понимаешь ли ты, как это важно для меня? Мама Морин, разве никто не говорил тебе, что зрелая женщина прекрасней девы? Конечно, твои очаровательные груди частенько были наполнены молоком; но ведь для этого они и созданы. А я не хочу, чтобы они казались мраморными… Не хочу!

Она тоже внимательно изучала его. Ее лицо было серьезно, соски напряглись. Теодор-Лазарус, странная любовь моя, ты догадываешься, что я зажгла лампу, чтобы увидеть тебя? Женщине не пристало проявлять подобный интерес, но я скучаю по образу – по обнаженному виду – моего мужа. И как, во имя Сатаны и всех его падших престолов, мне продержаться до того ноября, даже не видя мужчины, я не знаю. Альма Биксби говорила мне, что никогда не видела своего мужа раздетым. И как женщина может жить вот так? Иметь пятерых детей от человека, которого даже не видела… Конечно, она была потрясена, узнав, что я разумеется видела своего мужа обнаженным!